Жан Ануй. Томас Бекет
Перевод Е. Булгаковой.
Москва, Изд-во "Искусство", 1969
OCR & spellcheck: Ольга Амелина, август 2004



ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА


ГЕНРИХ II ПЛАНТАГЕНЕТ, король Англии.
СЫНОВЬЯ КОРОЛЯ.
ТОМАС БЕКЕТ.
АРХИЕПИСКОП.
ДЖИЛЬБЕРТ ФОЛИОТ, епископ Лондонский.
ЕПИСКОП ОКСФОРДСКИЙ.
ЕПИСКОП ЙОРКСКИЙ.
МОНАШЕК.
АНГЛИЙСКИЕ БАРОНЫ.
ЛЮДОВИК VII, король франции.
ПЕРВЫЙ ФРАНЦУЗСКИЙ БАРОН.
ВТОРОЙ ФРАНЦУЗСКИЙ БАРОН.
ПАПА.
КАРДИНАЛ.
МОЛОДАЯ КОРОЛЕВА, королева Англии.
КОРОЛЕВА-МАТЬ.
ГВЕНДОЛИНА.
ГРАФ АРУНДЕЛ.
ПРЕВО, МОНАХИ, СОЛДАТЫ, САКСОНЦЫ, ПАЖИ И ДЕВИЦЫ, СЛУГИ, МАЛЬЧИК, ГОНЕЦ, СВЯЩЕННИКИ, ГЕРОЛЬД, ОФИЦЕРЫ, СЛУЖКА, СТРАЖНИКИ, НАСТОЯТЕЛЬ МОНАСТЫРЯ, РЫЦАРИ, МОРЯК.



Действие первое


Неясные, тонущие в сумраке декорации, всюду колонны - это кафедральный собор. В центре сцены - могила Бекета - надгробная
каменная плита, на которой выбито его имя. Входят два королевских телохранителя и застывают на заднем плане; из глубины сцены появляется Генрих II. На голове у него корона, прямо на голое тело накинут широкий плащ. За ним на некотором расстоянии следует паж. Мгновение король стоит в нерешительности перед гробницей, потом внезапно сбрасывает плащ, который паж подхватывает и уносит. Король падает на колени, молится, голый, на холодных плитах, один посередине собора. Во мраке за колоннами угадывается чье-то настораживающее присутствие.

К о р о л ь. Ну, как, Томас Бекет, ты доволен? Я стою голый перед твоей гробницей, и сейчас твои монахи придут стегать меня бичами. Вот чем кончилась наша с тобой история! Ты гниешь в этой могиле, заколотый кинжалами моих баронов, а я, как дурак, мерзну голый на сквозняке, дожидаясь, когда эти скоты набросятся на меня. Разве не лучше было бы нам договориться между собой?

Сбоку за колонной возникает Бекет в архиепископском облачении, как в день своей смерти.

Б е к е т (тихо). Мы не могли договориться.
К о р о л ь. Я же сказал тебе: "Все, кроме чести королевства!" Ты сам научил меня этому.
Б е к е т. А я тебе ответил: "Все, кроме чести господней!" Это был разговор глухих.
К о р о л ь. До чего же холодно было в ту нашу последнюю встречу на этой голой равнине Ферте-Бернар! Странно, в нашей с тобой истории всегда было холодно. Вот только в самом начале нашей дружбы было у нас несколько чудесных летних вечеров, с девочками... (Внезапно.) Ты любил Гвендолину, архиепископ? Ты рассердился на меня в тот вечер, когда я отнял ее у тебя, сказав: "Я здесь король!" Может быть, как раз этого ты и не мог мне простить.
Б е к е т (тихо). Я забыл.
К о р о л ь. Ведь мы были братьями с тобой! В тот вечер я вел себя, как глупый мальчишка, когда закричал: "Я здесь король!" Это было ребячеством. Я был так молод... Я на все смотрел твоими глазами, ты прекрасно это знаешь!
Б е к е т (мягко, как ребенку). Не болтай, Генрих, лучше помолись.
К о р о л ь (сердито). Ты думаешь, мне очень хочется молиться!

В то время как король говорит, Бекет медленно отступает во мрак и исчезает.

Я краешком глаза слежу за ними, вот они подкарауливают меня в боковых притворах. Хорошо тебе говорить, поглядел бы, какие у них рожи, у твоих саксонцев.. Оказаться голым в руках у этих скотов! У меня такая нежная кожа... Да ты и сам испугался бы! И потом, мне стыдно. Я стыжусь этого маскарада. Но понимаешь, я в них нуждаюсь.. Я должен перетянуть их на свою сторону, против моего сына, ведь он хочет сожрать мое королевство все целиком! Вот я и решил помириться с их саксонским святым! Разве это не забавно? Тебя возвели в сан святого, а я, король, заискиваю перед ними, перед этой безликой массой. До сих пор бессильная, чудовищно тяжеловесная, она покорно гнула спину под ударами, а теперь вдруг стала всемогущей. К чему же тогда все победы? Сегодня Англия - это они, хотя бы потому, что их намного больше и плодятся они, как кролики, никакой резней их не истребишь. Но за все нужно платить. Этому тоже ты меня научил, Томас Бекет, когда еще давал мне советы...
Ты всему меня научил... (Мечтательно.) Хорошее это было время... Рано утром - правда, для нас раннее утро начиналось в полдень, ведь мы всегда ложились очень поздно, - ты входил ко мне в спальню, как раз когда я кончал умываться, ты входил отдохнувший, улыбающийся, такой свежий, как будто мы и не пили, не гуляли с девками всю ночь напролет... (С некоторой горечью.) Ты и тут был сильнее меня...

Появляется паж с белой купальной простыней в руках. Закутывает в нее короля и начинает растирать его. За сценой слышно
в первый раз (потом это будет повторяться часто), что кто-то насвистывает английский марш, веселый, насмешливый. Это
любимый марш Бекета. Освещение меняется. Снова внутренность собора. На сцене пусто. Потом Бекет отдергивает занавес
- перед нами спальня короля. Голоса Бекета и короля, доносившиеся вначале словно из дали воспоминания, теперь тоже меняются, обретают реальность.

Входит Томас Бекет, изящный молодой, обаятельный придворный в коротком камзоле, в башмаках, носки которых смешно загнуты
вверх;
он бодр, оживлен; кланяется королю.

Б е к е т. Мое почтение, сир!..
К о р о л ь (лицо его озаряется радостью). А, Томас! Я-то думал, что ты еще спишь.
Б е к е т. Я успел проскакать галопом до Ричмонда, сир! Холод божественный!
К о р о л ь (стуча зубами). Как можно любить холод! (Пажу.) Растирай сильнее, скотина!

Бекет, улыбаясь, отталкивает пажа и начинает сам растирать короля.

(Пажу.) Вот теперь хорошо! Подбрось в огонь полено и убирайся! Подашь мне одеться.
Б е к е т. Государь, я сам одену вас.

Паж уходит.

К о р о л ь. Только ты один и умеешь меня растирать... Что бы я делал без тебя, Томас! Но ведь ты дворянин, зачем тебе играть роль моего камердинера. Если бы я попросил об этом своих баронов, пожалуй, началась бы гражданская война!..
Б е к е т (улыбается). Ничего, со временем они согласятся играть эту роль, когда короли выучат как следует свою. Я - ваш слуга, государь, этим все сказано. Мне безразлично, помогаю ли я вам управлять королевством или растираю вас. Мне нравится помогать вам.
К о р о л ь (ласково коснувшись его руки). Милый мой саксонец! Знаешь, что они мне все говорили вначале, когда я решил приблизить тебя? Что ты этим воспользуешься и в один прекрасный день заколешь меня.
Б е к е т (одевая короля, с улыбкой). И вы поверили этому, государь?
К о р о л ь. Н-нет... Вначале я немного боялся. Ты ведь знаешь, меня легко напугать. Но ты выглядел таким воспитанным рядом с этими мужланами.... Как это тебе удается говорить по-французски без всякого английского акцента?
Б е к е т. Мои родители сумели сохранить свои земли, решив, как теперь говорят, сотрудничать с королем, вашим отцом. Меня еще мальчишкой отправили во Францию, чтобы я усвоил хорошее французское произношение.
К о р о л ь. Во Францию? Не в Нормандию?
Б е к е т (улыбаясь). В этом было особого рода патриотическое кокетство. Они ненавидели нормандский акцент.
К о р о л ь (язвительно). Только акцент?
Б е к е т (с непроницаемым видом, непринужденно). Мой отец был слишком суровым человеком, никогда при его жизни я не посмел бы допытываться о его сокровенных чувствах. Да и после его смерти ничего, разумеется, не прояснилось. Ему, правда, удалось нажить большое состояние, сотрудничая с королем. Но поскольку он был человеком строгих правил, думаю, что он сумел разбогатеть, не поступаясь своей совестью. По-видимому, людям строгих правил известен какой-то фокус, который помогает им преуспеть в смутные времена.
К о р о л ь. А тебе?
Б е к е т (делая вид, будто не понимает вопроса). Мне, государь?
К о р о л ь (не скрывая легкого презрения, так как, при всем своем восхищении Бекетом, а может быть, именно по этой причине, ему приятно порой иметь против него лишний козырь). А тебе легко удался этот фокус?
Б е к е т (продолжая улыбаться). Для меня вопрос стоял иначе. Я ведь человек легкомысленный... Откровенно говоря, я над этим даже не задумывался. Я обожаю охоту, а только норманны и их приближенные имели право охотиться. Я обожаю роскошь, а роскошь была привилегией норманнов. Я обожаю жизнь, а саксонцам грозило истребление. Добавлю еще, что я обожаю честь.
К о р о л ь (немного удивлен). И твоя честь тоже примирилась с сотрудничеством?
Б е к е т (беспечно). Я имел право обнажить шпагу против самого знатного нормандского дворянина, если бы он посмел прикоснуться к моей сестре, и убить его на поединке. Это, конечно, деталь, но деталь весьма для меня ценная.
К о р о л ь (неискренне). Но ведь ты мог задушить его и скрыться по примеру многих саксонцев в лесах.
Б е к е т. Там не слишком уютно, да и мало толку. Мою сестру, как и любую саксонскую девушку, тут же изнасиловал бы какой-нибудь другой нормандский барон. А сейчас она пользуется уважением.
К о р о л ь (задумчиво). Не понимаю, неужели ты нас не ненавидишь? Вот я, скажем, не такой уж я храбрый...
Б е к е т. Откуда вы знаете это, государь? До самого дня своей смерти никто не может точно знать, храбр он или нет...
К о р о л ь (продолжает). Но тебе известно, я не люблю драк... во всяком случае, не люблю сам принимать в них участие. Но если бы, к примеру, французы в один прекрасный день вторглись в Нормандию и натворили там хоть сотую долю того, что натворили здесь мы, я уверен, что при виде любого француза я выхватывал бы кинжал и... (Внезапно кричит, увидев жест Бекета.) Что ты ищешь?
Б е к е т (улыбаясь, вынимает из кармана камзола гребешок). Гребешок... (Начинает причесывать короля; ласково.) Все дело в том, сир, что вы не находились сто лет под властью оккупантов. Это большой срок... За такой срок многое забывается...
К о р о л ь (неожиданно довольно тонко). Будь ты бедняком, ты, наверно, не забыл бы.
Б е к е т (беспечно и загадочно). Возможно, не забыл бы. Но ведь я богат. И легкомыслен... Я говорил вам, сир, что получил из Флоренции новую посуду, золотую? Надеюсь, государь окажет мне честь и обновит ее у меня?
К о р о л ь. Золотая посуда? Да ты с ума сошел!
Б е к е т. Я хочу ввести ее в моду.
К о р о л ь. Я - твой король - ем на серебре!
Б е к е т. Государь, вы тратите деньги на серьезные дела, а я - только на свои удовольствия... Досадно, что ее могут поцарапать. Впрочем, поживем - увидим... Мне прислали еще две вилки...
К о р о л ь (удивлен). Вилки?
Б е к е т. Да. Это какой то новый дьявольский инструмент - по форме и по употреблению. На вилку накалывают мясо и кладут его в рот. И пальцы остаются чистыми.
К о р о л ь. Зато пачкаются вилки!
Б е к е т. Да. Но их можно вымыть.
К о р о л ь. И пальцы тоже. Не вижу смысла.
Б е к е т. Конечно! Практического смысла нет. Но зато это изысканно, изящно. Совсем не по-нормандски.
К о р о л ь (вдруг с восторгом). Послушай, закажи-ка и мне дюжину! Воображаю, какие рожи скорчат эти дураки-бароны, когда я велю подать вилки на первом же обеде! Только не смей говорить им, для чего нужны вилки. Вот посмеемся!
Б е к е т (хохочет). Дюжину? Однако!.. Ведь вилки стоят очень дорого!.. Пора идти на Совет, государь.
К о р о л ь (смеясь). Они ничего не поймут! Они, болваны, решат, что ими дерутся. Мы повеселимся на славу!

Уходят, смеясь. Занавес перед ними раздвигается, и видны те же колонны, - это зал Совета, куда они и входят, все еще смеясь.

К о р о л ь (подходит к трону). Мессиры, открываем заседание Совета. Я собрал вас сегодня, чтобы покончить раз навсегда с отказом духовенства платить налог за неявившихся рекрутов. Надо наконец договориться, кто же управляет королевством: церковь...

Архиепископ делает протестующий жест.

...одну минуту, архиепископ!.. или я? Но перед тем, как перейти к дебатам, хочу начать с хороших новостей. Я решил восстановить должность канцлера Англии, хранителя печати с тремя львами, и доверить этот пост моему верному вассалу и подданному Томасу Бекету.
Б е к е т (пораженный, побледнев, поднимается). Государь!
К о р о л ь (насмешливо). Что с тобой, Бекет? В штаны напустил? Впрочем, что удивительного, ведь мы столько выпили сегодня ночью. (Смотрит на него, в восторге.) Как я рад, что мне хоть раз в жизни удалось тебя удивить, милый мой саксонец!
Б е к е т (преклоняет колено, с неожиданной серьезностью). Мой государь, вы оказываете мне чересчур большое доверие. Боюсь, что я недостоин его... я еще так молод... возможно, легкомыслен...
К о р о л ь. Я тоже молод, и ты это знаешь лучше нас всех! (Присутствующим.) Вы ведь слышали, он ученый! Просто невероятно, сколько он всего знает! Он всех вас заткнет за пояс! Даже вас, архиепископ! Что же касается его легкомыслия... не следует обманываться на этот счет! Он пьет мертвую, любит покутить, но этот малый все время думает. Порой даже как-то не по себе, неприятно, когда все время думают рядом с тобой... Встань, Томас. Я ничего не делал без твоего совета, раньше это держалось в тайне, а теперь станет известно всем, вот и все! (Разражается смехом, вынимает какой-то предмет из кармана и передает Бекету.) Держи, это печать. Смотри не потеряй. Без печати - нет Англии, и придется нам всем вернуться в Нормандию! А теперь - за работу, мессиры!
А р х и е п и с к о п (встает, расплывшись в улыбке, он уже оправился от изумления). Да будет мне разрешено, с дозволения государя, приветствовать моего молодого собрата и ученого архидиакона. Ибо я первый его заметил, я его воспитал и не скрываю, что горжусь этим. И вот мой, так сказать, духовный сын присутствует ныне на Совете, как равный, в качестве носителя высокого звания канцлера Англии, а для нашей церкви это залог того, что открывается перед нами новая эра согласия и взаимного понимания, и мы должны сотрудничать в духе доверия и...
К о р о л ь (прерывает). И так далее... и тому подобное... Спасибо, архиепископ. Я был уверен, что это назначение доставит вам удовольствие. Не слишком-то рассчитывайте на Бекета для своих интриг. Это - мой человек! (Поворачивается к Бекету, восхищенно.) В самом деле, мой маленький саксонец, я совсем забыл, что ты архидиакон!..
Б е к е т (улыбаясь). Я тоже, государь.
К о р о л ь. Скажи мне, я не говорю о девках, это не смертный грех, но, насколько я могу судить, для священника ты слишком ловко орудуешь шпагой, я сам не раз видел. Как ты согласуешь это с заповедями? Ведь церковь запрещает своим служителям проливать кровь?
Е п и с к о п  О к с ф о р д с к и й (осторожно). Наш молодой друг - всего только архидиакон и еще не успел принести обета, ваше величество. Церковь в неизреченной мудрости своей знает, что молодости надо перебеситься и что в случае войны - я говорю о священной войне - молодым людям дозволено...
К о р о л ь (прерывая). Все войны священны, епископ! Держу пари, вы не найдете ни одной воюющей страны, которая не считала бы, что бог на ее стороне, - теоретически, конечно. Но, как гласит французская поговорка, вернемся к нашим баранам.
А р х и е п и с к о п. Pastor curare gregem debet, сын мой! <Пастор да печется о стаде своем (лат.)>
К о р о л ь (нетерпеливо). Именно это я имел в виду. Только я не слишком люблю баранов, которые не дают себя стричь, отец мой! По нашим обычаям, каждый владеющий землей и могущий на свои доходы содержать одного вооруженного солдата, в случае если таковой не явится по призыву в полном вооружении и со щитом, обязан внести налог в серебряной монете.
Е п и с к о п  О к с ф о р д с к и й. Distinguo, ваше величество. <Следует различать (лат.)>
К о р о л ь. Ну и различайте. А я уже принял решение: раскрыл свой кошель и жду. (Откидывается на спинку трона и начинает ковырять в зубах; потом Бекету.) Умираю с голоду, Томас! А ты? Скажи, чтобы нам подали поесть!

Бекет делает знак стражнику, и тот уходит.

А р х и е п и с к о п (после паузы поднимается). Мирянин обязан защищать с оружием в руках своего короля; если он уклонится от своего долга, он, конечно, подлежит обложению налогом. Этого никто не оспаривает.
К о р о л ь (насмешливо). Особенно духовенство!
А р х и е п и с к о п. А духовные лица обязаны быть поддержкой королю в его молениях, в благотворительных делах, в деле просвещения. Если бы они отказались от этого прямого своего долга, то, разумеется, они также должны были бы платить налог.
Е п и с к о п  О к с ф о р д с к и й. А разве мы когда-нибудь отказывались возносить моления?
К о р о л ь (вскакивает в бешенстве). Мессиры! Неужели вы и в самом деле думаете, что при помощи подобной казуистики вам удастся надуть меня и лишить более чем двух третей государственного дохода? В эпоху завоеваний, когда речь шла о наживе, наши нормандские аббаты живо подобрали свои сутаны, клянусь вам! Ни свет, ни заря - задница в седле, шпага в кулаке! "Вперед, государь, изгоним их отсюда! Такова воля божья! С нами бог!" Приходилось их даже сдерживать! А вот когда требовалось отслужить мессу, на это у них времени не хватало, - то священные одежды затерялись, то церковь не убрана, - словом, любой предлог хорош, лишь бы другой не ухватил тем временем кусок пирога!
А р х и е п и с к о п. Эти героические времена прошли. Сейчас на земле царит мир.
К о р о л ь. Тогда платите. Я от своего не отступлюсь. (Поворачивается к Бекету.) Это и тебя касается, канцлер! Можно подумать, что ты онемел от высокого назначения!
Б е к е т. Дозволено ли мне будет почтительно сказать несколько слов монсеньеру архиепископу?
К о р о л ь (ворчит). "Почтительно"... Но твердо! Не забудь, что с сегодняшнего дня ты канцлер Англии!
Б е к е т (спокойно, небрежно). Англия - это корабль.
К о р о л ь (в восторге). Черт! Здорово! Надо запомнить!
Б е к е т. Когда кораблю грозила в море опасность, инстинкт самосохранения всегда подсказывал людям, что на борту должен быть только один хозяин - капитан. Когда мятежный экипаж топил своего капитана, дело обычно кончалось тем, что после недолгого периода анархии моряки вверялись телом и душой одному из своих, который начинал править ими подчас куда жестче, чем прежний капитан.
А р х и е п и с к о п. Мессир канцлер, мой юный друг, существует один непреложный закон: капитан - единственный хозяин на корабле... после бога. (Внезапно кричит, с силой, неожиданной в этом хилом теле.) После бога!!! (И осеняет себя крестным знамением.)

Все епископы следуют его примеру.
Угрожающий вихрь отлучения от церкви проносится над Советом. Даже король дрогнул.

К о р о л ь (тоже крестится и бормочет почти жалобно). Никто не думает ставить под сомнение власть божью, архиепископ.
Б е к е т (единственный, кто сохранил спокойствие). Бог ведет корабль, вдохновляя капитана принимать нужные решения. Но никогда я не слышал, чтобы он давал советы непосредственно рулевому.

Встает епископ Лондонский Джильберт Фолиот, человек желчный.

Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т. Наш молодой канцлер - всего только архидиакон, но он лицо духовное. Даже проведя несколько лет в мирской суете, он не мог забыть, что именно через воинствующую церковь, в частности через посредство его святейшества папы и его достойных представителей, бог диктует людям свои решения.
Б е к е т. На каждом корабле имеется священник, но никто не требует от него, чтобы он устанавливал рацион экипажу или прокладывал курс кораблю. Достопочтенный епископ Лондонский, который, как мне говорили, является внуком матроса, тоже не мог об этом забыть.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (злобно выпрямляется и визжит). Я не позволю, чтобы личные намеки снижали важность столь серьезной дискуссии. Речь идет о целостности и чести английской церкви!
К о р о л ь (добродушно). Без громких слов, епископ! Вы знаете так же хорошо, как и я, что вопрос идет не о церкви, а попросту о ее деньгах. Мне нужны деньги для войны. Даст мне церковь деньги или нет?
А р х и е п и с к о п (осторожно). Английская церковь всегда считала своим долгом всеми силами помогать королю в его нуждах.
К о р о л ь. Сказано хорошо. Но, архиепископ, я почему-то не терплю прошедшего времени, оно на меня нагоняет тоску, я люблю настоящее время. И будущее. Вы заплатите налог?
А р х и е п и с к о п. Ваше величество, я нахожусь здесь, дабы защищать привилегии, дарованные английской церкви вашим прославленным предком Вильгельмом. Неужели у вас хватит смелости посягнуть на дело своего предка?
К о р о л ь. Да почиет он в мире... Дело его неприкосновенно. Но там, где он сейчас, в деньгах не нуждаются. А я пока что на земле и, к несчастью, очень нуждаюсь в деньгах.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т. Ваше величество, это вопрос принципиальный.
К о р о л ь. Я поднимаю войска на войну, епископ! Я пошлю против короля Франции полторы тысячи германских ландскнехтов и три тысячи швейцарских пехотинцев. А никто никогда не расплачивался с швейцарцами принципами.
Б е к е т (неожиданно поднимается. Отчетливо). Мне кажется, ваше величество, совершенно бесполезно продолжать разговор, если собеседники не слушают друг друга. Закон и обычай позволяют нам прибегнуть к средствам принуждения. И мы ими воспользуемся.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (вскакивает, вне себя). Ты, жалкий саксонец, посмеешь вонзить кинжал в грудь своей матери-церкви - церкви, которая извлекла тебя из ничтожества?!
Б е к е т. Мой повелитель и король дал мне на хранение печать с тремя львами. Теперь моя мать - Англия.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (с пеной у рта, он немного смешон). Диакон! Жалкий диакон, вскормленный нашей грудью! Предатель! Змееныш! Распутник! Доносчик! Саксонец!
К о р о л ь (Джильберту Фолиоту). Милейший, будьте любезны относиться с почтением к моему канцлеру. (Несколько повышает голос.) Иначе я позову стражу.

Появляется стража.

(Удивленно.) Впрочем, она уже здесь. Ах, это насчет завтрака. Прошу прощения, мессиры, сейчас полдень, и я должен подкрепиться, иначе я ослабну. А король не имеет права на слабость - это вы знаете. (Страже.) Пусть накроют стол в моей молельне, тогда я смогу помолиться сразу же после еды. Пойдем, сын мой. (Уходит, уводя с собой Бекета.)

Три прелата, чувствуя себя оскорбленными, отходят в сторону, перешептываясь, бросая взгляды вслед королю.

Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т. Надо сообщить об этом в Рим! Не уступать!
Е п и с к о п  Й о р к с к и й (архиепископу). Монсеньер, вы примас Англии. Ваша личность неприкосновенна, и ваши решения по всем вопросам, касающимся церкви, - закон для всей страны. Против подобного бунта у вас есть мощное оружие - отлучение от церкви.
Е п и с к о п  О к с ф о р д с к и й. Этим оружием надо пользоваться осторожно, достопочтенный епископ! Церковь торжествовала всегда, во все века, но она действовала весьма осмотрительно! Наберемся терпения. Гнев короля ужасен, но скоропроходящ. Он вспыхивает, как солома.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т. Жалкий честолюбец, которого король приблизил к себе, постарается разжечь эту солому! И я вполне согласен с достопочтенным епископом Йорка, что только отлучение от церкви может усмирить этого наглого распутника.
Б е к е т (входя при этих словах). Мессиры, король принял решение отложить заседание Совета. Король надеется, что ночь, посвященная размышлениям, внушит вам мудрое и справедливое решение, о котором вы завтра соблаговолите сообщить ему.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (горько усмехаясь). Просто-напросто, король собирается на охоту...
Б е к е т (улыбаясь). Вы правы, мессир епископ, не буду скрывать. Поверьте, меня весьма огорчил этот спор и грубая форма, которую он принял. Но я не хочу возвращаться к тому, что говорил здесь в качестве канцлера Англии. Мы все - и миряне и духовные лица - связаны по отношению к королю феодальной клятвой, которую мы ему даем, как нашему господину и сюзерену; клятвой хранить его жизнь, его плоть, его достоинство и честь. Надеюсь, никто из вас не забыл этой клятвы?
А р х и е п и с к о п (мягко). Мы не забыли ее, сын мой. Так же, как и клятвы, данной нами раньше - богу. Вы еще очень молоды, возможно, еще стоите на распутьи. Но вы приняли решение, смысл коего от меня не укрылся. Позвольте старику, стоящему на краю могилы, старику, защищавшему в этом довольно-таки мерзком споре нечто большее, чем вам это представлялось, позвольте мне, как отцу, пожелать вам никогда не пережить горечи от сознания, что вы сделали ошибку. (Протягивает Бексту руку.)

Бекет целует архиепископский перстень.

Благословляю вас, сын мой...
Б е к е т (стоявший на коленях, легко поднимается). Весьма недостойный сын, отец мой... Но когда бываешь достоин? И чего достоин?.. (Делает пируэт и уходит - молодой, изящный, дерзкий.)
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (подскакивает от негодования). Он оскорбил ваше преосвященство! Это недопустимо! Наглеца надо обуздать!
А р х и е п и с к о п (задумчиво). Он долго был при мне. Странная, непостижимая душа. Не судите по наружности - это не обычный распутник. Мне не раз доводилось наблюдать за ним во время увеселений, среди шума и криков. Он держится как-то отрешенно. Он еще не нашел себя.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т. Его нужно сломать, монсеньер, пока он еще не нашел себя! Иначе духовенству Англии это обойдется дорого!
А р х и е п и с к о п. Мы должны действовать осмотрительно. Наш долг проникать в сердца людей. Я не уверен, что Бекет всегда будет нашим врагом.

Архиепископ и прелаты уходят. За сценой слышен крик короля.

Г о л о с  к о р о л я. Ну что, мой сын, они ушли? Едешь ты на охоту?

С колосников спускаются деревья. Черный бархатный занавес в глубине раздвигается, открывая ясное небо, колонны
превращаются в нагие деревья зимнего леса. Звуки охотничьего рога. Свет меркнет, а когда он вспыхивает, - король
и Бекет верхом. У каждого на руке на кожаной перчатке сидит сокол. Идет проливной дождь.

К о р о л ь. Просто потоп! (Вдруг.) Ты любишь соколиную охоту?
Б е к е т. Я не люблю, чтобы за меня действовали другие. Вот когда я вижу вепря у самого кончика своего копья, и он, повернувшись, бросается на меня!.. Это восхитительное мгновение - ты с ним один на один, и все зависит только от тебя!
К о р о л ь. Удивительная любовь к опасностям! Почему во всех вас сидит это желание рисковать своей шкурой по самому ничтожному поводу, чего бы это ни стоило? Собственно говоря, ты человек изысканный - ешь мясо вилкой, пишешь непонятные стихи, - и вместе с тем ты гораздо ближе к моим баронам, чем думаешь.
Б е к е т. Надо рисковать своей жизнью, только это и есть жизнь.
К о р о л ь. Или смерть. Смешно. (Обращается к своему соколу.) Спокойно, мой красавец. Сейчас с тебя снимут колпачок. Под деревьями от тебя пользы мало. Вот кто обожает соколиную охоту, так это сами соколы! Мне даже кажется, что мы натираем себе зады, не слезая по три часа с седла, чтобы доставить нашим соколам это королевское удовольствие.
Б е к е т (улыбаясь). Это нормандские соколы, ваше величество. Они хорошей породы. Они имеют на это право.
К о р о л ь (внезапно, глядя на Бекета). Ты любишь меня, Бекет?
Б е к е т. Я - ваш слуга, государь.
К о р о л ь. Ты меня любил, когда я сделал тебя канцлером? Иногда я сомневаюсь, способен ли ты вообще любить? А Гвендолину ты любишь?
Б е к е т. Она моя любовница, государь.
К о р о л ь. Почему ты всегда наклеиваешь ярлыки на свои чувства, желая их оправдать?
Б е к е т. Потому что без ярлыков мир утратил бы законченную форму, государь...
К о р о л ь. А разве миру необходимо иметь форму?
Б е к е т. В этом суть, государь, иначе никто не будет знать, что здесь делает.

Вдали слышится охотничий рог.

Дождь усиливается, сир. Укроемся в этой хижине. (Скачет галопом.)
К о р о л ь (после короткого, почти неуловимого замешательства скачет вслед за ним, подняв высоко руку с соколом. Кричит). Бекет! Ты не ответил на мой вопрос! (Исчезает в лесу.)

Снова звуки охотничьего рога.
Бароны скачут по следам короля и Бекета и скрываются в лесу. Шум грозы. Сверкают молнии. Сбоку на сцене появляется хижина.

Б е к е т (кричит в сторону кулис). Эй! Человек! Найдется у тебя на гумне сухое местечко, чтобы укрыть лошадей? Оботри их соломой! Да осмотри хорошенько правое переднее копыто коня этого мессира. Мы переждем грозу у тебя!

Через мгновение король входит в хижину, за ним идет саксонский крестьянин, косматый, испуганный, отвешивает
бесконечные поклоны, держа в руках свой колпак.

К о р о л ь (входя и отряхиваясь). Ну и душ! Так и простудиться недолго, черт побери. (Чихает.) И все - ради того, чтобы доставить удовольствие соколам. (Кричит крестьянину другим тоном.) Что ждешь, чего огонь не разжигаешь, здесь у тебя сдохнешь с холоду, собака!

Крестьянин, застыв от ужаса, не двигается с места.

(Чихает, потом Бекету, вошедшему в хижину.) Чего он ждет?
Б е к е т. Дрова - большая драгоценность, государь. Наверное, у него кончились дрова.
К о р о л ь. В лесу?!
Б е к е т. Они имеют право брать лишь две меры валежника. Одной веткой больше - и их повесят.
К о р о л ь (удивленно). Подумать только! А ведь жалуются, что в лесу слишком много валежника. Впрочем, это касается моих интендантов. (Кричит крестьянину.) Беги, собери столько, сколько сможешь донести, и разожги здесь огонь, как в самом пекле. На этот раз тебя не повесят, собака!

Крестьянин в ужасе, не смеет повиноваться.

Б е к е т (ласково). Иди, сын мой. Тебе приказывает твой государь. Можешь брать валежник.

Крестьянин, дрожа, беспрерывно кланяясь, уходит.

К о р о л ь. Почему ты называешь этого старика сыном?
Б е к е т. Государь, вы же называете его собакой.
К о р о л ь. Так принято. Всегда саксонцев называли собаками. Впрочем, я не понимаю, почему. Ведь можно их просто называть - саксонцы. Но этот вонючий старик - твой сын... (Втягивает ноздрями воздух.) Чем это они нажираются? Здесь так воняет!
Б е к е т. Репой.
К о р о л ь. А что это такое? Какая еще репа?
Б е к е т. Это такие коренья.
К о р о л ь (весело). Значит, они едят корни?
Б е к е т. Лесные жители ничего другого не могут здесь вырастить.
К о р о л ь. А почему они не переселятся на равнину?
Б е к е т. Если они переступят границу своего участка, их повесят.
К о р о л ь. Великолепно! Заметь, жизнь здорово упрощается, когда знаешь, что тебя повесят за любой твой шаг. Тут подумаешь, прежде чем решиться на что-нибудь! Эти люди просто не понимают своего счастья... Но ты мне так и не объяснил, почему ты называешь старика сыном?
Б е к е т (беззаботно). Мой государь, он так оборван, так беден, а я так могуществен по сравнению о ним, что он действительно мой сын.
К о р о л ь. С твоей теорией можно зайти слишком далеко.
Б е к е т. Государь, вы моложе меня и все-таки называете меня иногда - мой сын.
К о р о л ь. Это совсем другое дело. Это потому, что я тебя люблю.
Б е к е т. Вы - наш государь. Мы все - ваши дети, мы все в вашей власти.
К о р о л ь. Даже саксонцы?
Б е к е т (снимая перчатки, беззаботно). Англия станет Англией в тот день, государь, когда саксонцы тоже станут вашими сыновьями.
К о р о л ь. До чего же ты сегодня скучен! Так и кажется, что я слушаю архиепископа... Я просто помираю от жажды. Поищи, не найдется ли у твоего сына чего-нибудь выпить?

Бекет шарит в хижине, потом выходит.

(Встает и тоже начинает искать, с любопытством оглядывая жалкую хижину, притрагиваясь к вещам с гримасой отвращения. Неожиданно он обнаруживает внизу в стене нечто вроде люка, открывает его, всовывает туда руку и вытаскивает испуганную девушку. Кричит.) Эй, Томас! Томас!
Б е к е т (входя). Нашлось что-нибудь выпить, государь?
К о р о л ь (кончиками пальцев держа девушку). Нет, скорее, съесть. Что ты скажешь об этом, если хорошенько отскребут?
Б е к е т (холодно). Мила.
К о р о л ь. От нее скверно пахнет, но ее вымоют. Посмотри, совсем крошка! Сколько ей, по-твоему, лет? Пятнадцать, шестнадцать?
Б е к е т. У нее есть язык, сир. (Ласково, девушке.) Сколько тебе лет?

Девушка испуганно смотрит на них, молчит.

К о р о л ь. Ты видишь, у нее нет языка.

Крестьянин вернулся с валежником и в ужасе замер на пороге.

Сколько лет твоей дочери, собака?

Крестьянин с затравленным видом дрожит и ничего не отвечает.

Оказывается, и твой сын немой. Ты что, прижил его от глухой? Однако забавно, стоит мне выйти из дворца, я встречаю целые толпы немых. Я правлю немым народом! Можешь объяснить, почему?
Б е к е т. Они боятся, государь.
К о р о л ь. Понятно. Это хорошо. Народы должны бояться. Как только они перестают бояться, у них появляется желание, чтобы боялись их! И они обожают внушать страх! Точно так же, как и мы. При первой же возможности твои сыновья стараются взять свое, уж поверь мне! Ты никогда не видел крестьянского бунта? А я раз видел, в детстве, еще при жизни моего отца. Не очень приятное зрелище. (Злобно поглядывает на крестьянина.) Погляди-ка на этого... Он нем, он туп, от него воняет, на нем кишат вши, такие они все...

Девушка пытается ускользнуть.

(Хватает ее.) Останься здесь, ты! (Бекету.) Я тебя спрашиваю, на что она годится?
Б е к е т (улыбаясь). Вскапывать землю, печь хлеб.
К о р о л ь. Ба! Англичане едят так мало хлеба!.. Другое дело при французском дворе, там жрут хлеб до отвала, не спорю.
Б е к е т (улыбаясь). Надо досыта кормить солдат. Потому что король без солдат...
К о р о л ь (поражен). Верно. Все связано между собой. В этой цепи нелепостей должен же существовать какой-то разумный порядок. Нет, решительно ты философ, мой милый саксонец... Не знаю, как ты этого добиваешься, но кончится тем, что я стану образованным человеком. А ведь забавно все-таки: сам такой урод, а производит на свет таких красоток. Как ты объяснишь это, ты, умеющий объяснять все на свете.
Б е к е т. Когда ему было двадцать лет, когда у него были целы все зубы и он еще не стал существом, не имеющим возраста, как все простолюдины, он, быть может, был красив. Быть может, у него была ночь любви, мгновение, когда он чувствовал себя тоже королем и не боялся ничего... А потом снова потекла безрадостная жизнь бедняка... Они с женой, должно быть, забыли о той минуте... Но семя было брошено...
К о р о л ь (мечтательно). А ты хорошо рассказываешь... (Смотрит на девушку.) Ты думаешь, она тоже станет уродливой?
Б е к е т. Конечно.
К о р о л ь. А если сделать из нее потаскушку и держать в замке, может быть, она останется красивой?
Б е к е т. Может быть.
К о р о л ь. Но ведь тогда, значит, мы окажем ей услугу?
Б е к е т (холодно). Безусловно.

Отец вскакивает с места.
Дочь испуганно съеживается. Входит брат, угрюмый, молчаливый, с угрозой во взгляде.

К о р о л ь. Восхитительно! Знаешь, они все понимают! А это еще кто такой?
Б е к е т (оценив положение с первого взгляда). Брат.
К о р о л ь. Откуда ты знаешь?
Б е к е т. Инстинкт подсказывает, государь. (Кладет ладонь на рукоятку кинжала.)
К о р о л ь (внезапно заворчал). Чего они на меня уставились? В конце концов, они мне надоели! Я же просил пить, собака!

Крестьянин испуганно бросается из хижины.

Б е к е т. У них очень невкусная вода. У меня к седлу приторочена бутылка с можжевеловой водкой. (Брату.) Пойдем, ты мне поможешь, а то у меня норовистая лошадь. (Резким движением берет под руку брата и, насвистывая свой любимый марш, силой увлекает его за собой.)

Они выходят из хижины, и Бекет внезапно набрасывается на него. Короткая молчаливая борьба; Бекет отнимает у него нож.
Юноша убегает в лес. Бекет смотрит ему вслед, поддерживая правой рукой левую. Потом возвращается в хижину.

К о р о л ь (скрестив вытянутые ноги, сидит на табурете, насвистывает. Кончиком стека приподнимает юбку девушки и внимательно разглядывает ее, бормочет что-то). Мои сыновья... (Прогоняет эту мысль.) Он меня утомляет, этот Бекет. Приучает меня думать. А это безусловно вредно для здоровья. (Встает навстречу входящему Бекету.) Принес воды? Сколько же можно ждать!
Б е к е т. Прошу вас, сир, вот можжевеловая водка, а то вода очень мутная.

Вслед за Бекетом входит крестьянин.

К о р о л ь. Пей ты тоже. (Замечает, что рука Бекета перевязана окровавленным платком.) Что это у тебя? Ты ранен?
Б е к е т (прячет руку). Моя лошадь действительно немного норовиста, государь. Испугалась, когда я коснулся седла. И цапнула меня.
К о р о л ь (разражается бурным хохотом, он в восторге). А! А! Это смешно! Это действительно смешно! Мессир ездит верхом лучше нас всех, мессир никак не может найти для себя достаточно горячего скакуна! Мессир выставляет нас дураками, когда показывает акробатические трюки в манеже! А когда он достает что-то из седельной сумки, лошадь его кусает, как мальчишку-пажа! (Он возбужден, почти, счастлив. Неожиданно его взгляд становится нежным.) Ты побледнел, мой маленький саксонец?.. За что я тебя так люблю? Это смешно, но мне почему-то вовсе не весело оттого, что тебе так больно... Покажи руку. Лошадиный укус опасен. Дай, я промою рану водкой.
Б е к е т (поспешно отдергивает руку). Я уже промыл, государь. Это пустяк.
К о р о л ь. Тогда почему ты так побледнел? Покажи.
Б е к е т (внезапно холодно). Рана безобразна, а вы ведь не любите видеть кровь.
К о р о л ь (отодвигается от него, потом радостно восклицает). И все это для того, чтобы принести мне воды! Ранен на службе королю! Мы им скажем, что ты меня защищал от хищного зверя, и я сегодня же вечером сделаю тебе прекрасный подарок. Что бы тебе доставило удовольствие?
Б е к е т (тихо). Эта девушка. (После некоторой паузы.) Она мне нравится.

Пауза.

К о р о л ь (мрачнеет). Вот как. Досадно! Она мне тоже нравится. И в таких делах у меня - дружба побоку.

Молчание.

(Внезапно у него делается хитрое выражение лица.) Хорошо. Но помни: даром ничего не дается.
Б е к е т. Да, государь.
К о р о л ь. Даром ничего не дается. Слово дворянина?
Б е к е т. Да, государь.
К о р о л ь (выпивает водку. Внезапно весело). Договорились. Она твоя. Заберем сейчас или пришлем за ней?
Б е к е т. Я пришлю за ней двух солдат. Они нас, кстати, догнали.

Действительно во время этой сцены за хижиной собрался отряд вооруженных всадников.

К о р о л ь (крестьянину). Вымой свою дочь, собака, и вычеши ей вши. Она поедет во дворец. Я отдаю ее этому дворянину, он тоже саксонец, как и ты. Надеюсь, ты доволен? (Выходя, Бекету.) Дай ему золотую монету. Сегодня я добрый. (Уходит.)

Крестьянин испуганно смотрит на Бекета.

Б е к е т. За твоей дочерью никто не придет. На будущее время прячь ее получше. И скажи сыну, пусть уйдет в лес, для него теперь это самое безопасное. Бери! (Бросает ему кошелек и уходит.)
К р е с т ь я н и н (после его ухода хватает кошелек, плюет со злобой и кричит). Сдохни! Сдохни сам, свинья!
Д е в у ш к а (внезапно). Какой он красивый! Это правда, что он возьмет меня во дворец?
К р е с т ь я н и н. Потаскушка! Нормандская девка! (Бросается на нее и осыпает ударами.)

Король, Бекет и бароны ускакали галопом под звуки охотничьего рога. Исчезли хижина в лесу и деревья.

Мы во дворце Бекета. Слуги выдвигают на сцену что-то вроде низкой кровати с подушками, кресла. В глубине, между
двух колонн, висит прозрачный занавес, сквозь который виднеются накрытый стол и сидящие за ним гости. Пир подходит
к концу. Слышны пение, взрывы смеха... На кровати, поджав ноги, сидит Гвендолина и тихо наигрывает на виоле. Занавес
приоткрывается, появляется Бекет, подходит к Гвендолине. Пиршество и взрывы смеха продолжаются, изредка прерываемые
грубыми, бессмысленными песнями.

Г в е н д о л и н а (на мгновение перестает играть). Они все еще едят?
Б е к е т. Да. Они наделены способностью поглощать пищу в немыслимых количествах.
Г в е н д о л и н а (снова перебирает струны, нежно). Как мой повелитель может проводить все дни и ночи напролет с такими людьми?
Б е к е т (присев около нее, ласкает ее). Когда твоему повелителю приходится слушать споры ученых богословов о том, какого пола ангелы, ему еще скучнее, моя милочка. Им столь же недоступно понимание истинной сути вещей, как и животным...
Г в е н д о л и н а (снова перебирает струны, нежно). Я не всегда понимаю слова своего повелителя, когда он оказывает мне милость и говорит со мной. Я знаю только, что приходит он ко мне очень поздно...
Б е к е т (лаская ее). Мне лишь одно и доставляет радость - приходить к тебе. Красота - одна из тех немногих вещей, которые заставляют верить в бога.
Г в е н д о л и н а. Я ваша пленница. И принадлежу своему повелителю телом и душой. Такова воля божья, раз он даровал норманнам победу над моим народом. Если бы победил народ Уэльса, я вышла бы замуж по воле божьей за человека своей расы, в замке своего отца. Но бог не пожелал этого.
Б е к е т (мягко). Это рассуждение не хуже всякого другого, моя кошечка. Но посколько я тоже принадлежу к побежденному народу, мне порой кажется, что бог сам немного запутался в этих делах... Поиграй еще...
Г в е н д о л и н а (начинает играть, неожиданно очень серьезно). Я солгала. Ты мой повелитель. Бог тут ни при чем. И если бы даже валлийцы победили, ты все равно мог бы похитить меня из замка моего отца. Я пошла бы за тобой.

Бекет внезапно встает и отходит прочь.

Г в е н д о л и н а (перестает играть, тоскливо смотрит на него). Это плохо, что я так сказала? Что с моим повелителем?
Б е к е т (замкнуто). Ничего. Я не желаю, чтобы меня любили, я говорил тебе об этом.

Занавес приоткрывается, входит король.

К о р о л ь (немного навеселе). Сын мой, ты нас покинул? А знаешь, мы были правы. Они во всем разобрались: они дерутся вилками! Решили, что очень удобно выкалывать глаза соседу. По их мнению, у вилок подходящая для этого форма... Пойди туда, сын мой, а то они их переломают...

Бекет уходит за занавес, чтобы утихомирить пирующих. Слышно, как он кричит: "Мессиры, мессиры... Нет, это вовсе
не кинжалы, уверяю вас... это только для того, чтобы брать мясо... Подождите, я сейчас еще раз вам покажут.." За занавесом
слышны громкие взрывы смеха.

(Останавливается около Гвендолины, разглядывает ее.) Это ты играла, пока мы там ели?
Г в е н д о л и н а (склоняясь в низком поклоне). Да, сир...
К о р о л ь. Сколько у тебя талантов!.. Поднимись! (Поднимает ее и слегка поглаживает.)

Она смущенно отодвигается.

(Со злой улыбкой.) Ты боишься, мое сердечко? Ничего, скоро привыкнешь. (Поворачивается к занавесу.) Эй, Бекет! Эй, папаши, довольно жрать! Идите слушать музыку. Свое брюхо вы уже ублажили, надо подумать и о душе! Играй! Ты...

Входят Бекет и четыре барона с багровыми лицами. Гвендолина берется за виолу. Король развалился позади нее на кровати.
Бароны, вздыхая, распускают пояса, садятся в кресла и постепенно начинают дремать. Бекет стоит.

Скажи ей, чтобы она спела нам что-нибудь грустное... После обеда я люблю печальную музыку, помогает пищеварению... (Икает.) Ты слишком сытно кормишь, Томас... Где ты украл своего повара?
Б е к е т. Я купил его, государь. Он француз.
К о р о л ь. Да? И не боишься, что он тебя отравит? А сколько стоит такой французский повар?
Б е к е т. Хороший повар, как у меня, в одной цене с лошадью, сир.
К о р о л ь (искренне возмущен). Какой позор! Какое падение нравов! Нет такого человека на свете, который стоил бы лошади. (Пауза.) А если я тебе скажу: даром ничего не дается... - ты помнишь? - и попрошу его у тебя, ты мне отдашь?
Б е к е т. Конечно, государь.
К о р о л ь (с улыбкой, нежно поглаживает Гвендолину). Я не требую у тебя твоего повара. Я не хочу есть слишком сытно каждый день, человек от еды тупеет... (Икает.) Играй погрустнее, еще грустнее, моя кошечка... (Икает.) Прямо в глотке застряло твое жаркое из косули... Заставь ее сыграть ту жалобную песню о твоей матери, Бекет. Мне она больше всего нравится.
Б е к е т (замыкаясь). Я не люблю, когда поют эту песню, государь.
К о р о л ь. Почему? Стыдишься, что твоя мать была сарацинкой? Дурачок! Ты ей обязан половиной своего обаяния! Поэтому-то ты гораздо цивилизованнее нас всех! А я обожаю эту песню!

Гвендолина нерешительно смотрит на Бекета; небольшая пауза.

(Неожиданно холодно.) Я приказываю, саксонец.
Б е к е т (сухо, Гвендолине). Пой.

Она берет несколько аккордов, между тем как король устраивается поудобнее против нее, удовлетворенно рыгая.

Г в е н д о л и н а (поет).
Против басурман
Через много стран
Шел Жильбер герой
Господину служить,
Гроб освободить
На земле святой.

Увы! Без любви мне
Не мил белый свет.
Увы! Без любви мне
Счастья в жизни нет!
К о р о л ь (прерывая, повторяет последние слова). "Счастья в жизни нет!.." Ну, а дальше?
Г в е н д о л и н а (поет).
Он с плеча рубил,
Не жалея сил,
Супостатов гнал.
Но, ах, окружен,
Злой стрелой сражен,
Он с коня упал.

Увы! Без любви мне
Не мил белый свет.
Увы! Без любви мне
Счастья в жизни нот!

Кто спасет теперь?
Пойман, словно зверь,
Он бредет в Алжир.
Где звон кандалов,
На торгах рабов
Томится наш сир.

Увы! Без любви мне
Не мил белый свет.
Увы! Без любви мне
Счастья в жизни нет!
К о р о л ь (лаская ее, повторяет последние слова песни). "Счастья в жизни нет!"
Г в е н д о л и н а (поет).
А в ночной тиши
В замке дочь паши
Мучится без сна.
Люб Жильбер герой,
Стать его женой
Поклялась она.

Увы! Без любви мне
Не мил белый свет.
Увы! Без любви мне
Счастья в жизни нет!
К о р о л ь (прерывая). Ты знаешь, сын мой, не могу слушать эту историю без слез!.. По виду я человек грубый, а сердце у меня нежное... Да, себя не переделаешь!.. Не могу понять, почему ты не любишь, когда поют эту песню?.. Это же чудесно, что ты - дитя любви! А я, глядя на лица моих августейших родителей, содрогаюсь при мысли, как это все у них происходило!.. Как чудесно, что твоя мать помогла твоему отцу бежать, скрываться и что она явилась в Лондон искать его - с тобой во чреве!.. Ну, пой же конец, я обожаю его!
Г в е н д о л и н а (тихо доканчивает песню).
Деве дальних стран
Веру христиан
Дал отец святой.
Милую свою
Ведет к алтарю
Счастливый герой.

Поет, поет сердце,
Навек влюблено.
Поет, поет сердце,
Счастливо оно!
К о р о л ь (мечтательно). И он любил ее вечно? Это не придумано в песне?
Б е к е т. Нет, государь.
К о р о л ь (поднимается, он грустен). Забавно, что именно этот счастливый конец нагоняет на меня какую-то грусть... А ты, ты веришь в любовь?
Б е к е т (все так же холодно). В любовь моего отца и моей матери - да, государь.

Король подходит к баронам - они спят, сидя в креслах, и сладко храпят.

К о р о л ь (проходя, дает каждому пинка ногой). Заснули, экие скоты! Стоит им расчувствоваться и сразу дрыхнут. А знаешь, мой милый саксонец, иногда мне кажется, что во всей Англии только два человека способны тонко чувствовать - ты да я. Мы умеем пользоваться вилкой, и чувства у нас обоих на редкость утонченные. Ты из меня сделал в чем-то совсем другого человека. Если ты меня любишь, найди такую девушку, которая отучила бы меня быть грубым. Надоели мне потаскушки. (Подходит к Гвендолине. Гладит ее; неожиданно.) Даром ничего не дается. Помнишь?
Б е к е т (побледнел. После паузы). Я ваш слуга, государь, и все, что у меня есть, принадлежит вам. Но вы мне говорили, что я, кроме того, и ваш друг.
К о р о л ь. Как раз между друзьями это и принято.

Небольшая пауза.

(Злобно улыбается, поглаживая Гвендолину, застывшую от страха.) Значит, она тебе дорога? Значит, ты способен чем-то дорожить? Скажи, это так?

Бекет молчит.

(Улыбается.) Ты не можешь солгать. Я тебя знаю. И не потому, что ты боишься лжи, - уверен, что ты единственный из всех, кого я знаю, ничего не боишься, даже бога, - но тебе ненавистна ложь. Ты считаешь, что лгать не изящно. Для тебя вопрос морали - это вопрос эстетики. Прав я или нет?
Б е к е т. Вы правы, сир.
К о р о л ь. Надеюсь, что, требуя ее у тебя, я веду честную игру, а? Я же тебе сказал: даром ничего не дается. И потребовал у тебя слово дворянина.
Б е к е т (ледяным тоном). И я дал вам его, сир.

Пауза. Оба неподвижны. Король, зло улыбаясь, смотрит на Бекета. Бекет не смотрит на короля.

К о р о л ь (внезапно поворачивается). Прекрасно! Я ухожу. Хочу сегодня лечь пораньше. Очаровательный вечер, Бекет! Во всей Англии решительно ты один умеешь по-королевски принять друзей... (Дает пинка спящим баронам.) Помоги мне разбудить этих свиней и позови мою стражу...

Бароны просыпаются с сопением, с урчанием.

(Толкая их, кричит.) Пора уходить, бароны, пора уходить! Я знаю, вы любители хорошей музыки, но нельзя же всю ночь слушать музыку!.. Хорошая ночь кончается в постели, не правда ли, Бекет?
Б е к е т (напряженно). Я прошу у моего государя, как милости, одну минуту.
К о р о л ь. Да. Да. Я же не скот какой-нибудь. Я буду ждать внизу, в носилках, вас обоих. Там мы попрощаемся. (Уходит.)

Бароны идут вслед за ним. Бекет стоит неподвижно. Гвендолина не отводит от него глаз.

Б е к е т. Ты должна пойти с ним, Гвендолина.
Г в е н д о л и н а (очень медленно). Мой повелитель обещал ему отдать меня?
Б е к е т. Я дал ему слово дворянина, что отдам ему все, что он потребует. Я не думал, что это будешь ты.
Г в е н д о л и н а (медленно). Если он завтра отошлет меня, мой повелитель примет меня обратно?
Б е к е т (замкнуто). Нет.
Г в е н д о л и н а. Значит, приказать девушкам сложить мои платья в сундук?
Б е к е т. Он пришлет за ними завтра. Иди вниз. Короля нельзя заставлять дожидаться. Ты передашь ему мой поклон.
Г в е н д о л и н а (положив свою виолу на кровать). Я оставлю виолу моему повелителю, он уже почти научился играть на ней. (Очень просто.) Мой повелитель не любит никого на свете, не так ли?..
Б е к е т (все так же замкнуто). Да.
Г в е н д о л и н а (подойдя к нему, тихо). Ведь ты тоже - побежденной расы. Но, вкушая сладость жизни, ты забыл, что у тех, у кого вое отнято, остается еще кое-что.
Б е к е т (бесстрастно). Да, я, разумеется, забыл. У меня нет чести. Иди.

Гвендолина уходит. Бекет неподвижен. Потом подходит к кровати, берет виолу, смотрит на нее, внезапно отбрасывает.
Откидывает с кровати меховое покрывало, начинает снимать камзол. Входит солдат, таща за собой саксонскую девушку,
дочь крестьянина. Толкает ее на середину комнаты. На пороге, с веселым хохотом, появляется король.

К о р о л ь. Сын мой! Ты забыл про нее! Вот видишь, какой ты легкомысленный! Хорошо, что я обо всем думаю. Правда, кажется, пришлось чуть-чуть прикончить старика и брата, чтобы ее забрать, но так или иначе она здесь! Видишь, я тебе друг, и ты неправ, что не любишь меня... Ты же сказал, что она тебе нравится. И я не забыл. Доброй ночи, сын мой! (Уходит в сопровождении стражи.)

Не пришедшая еще в себя девушка смотрит на неподвижно стоящего Бекета. Она узнает его, встает с пола и улыбается ему.
Долгая пауза.

Д е в у ш к а (не без затаенного кокетства). Раздеться, ваша милость?
Б е к е т (стоя неподвижно). Конечно.

Девушка начинает раздеваться.

(Смотрит на нее холодным, отсутствующим взглядом, насвистывая свой любимый марш. Внезапно, прекратив свист, подходит к полураздетой девушке, грубо берет ее за плечи.) Надеюсь, у тебя благородная душа, и ты понимаешь, как все это подло?

Пауза.
Появляется слуга, от страха он онемел, останавливается у порога.
Прежде чем он успевает сказать хоть слово, входит, почти вбегает король, останавливается.

К о р о л ь (мрачно). Я не получил удовольствия, Томас. Она безропотно дала уложить себя на носилки, как мертвую, а потом вдруг выхватила нож... не знаю даже откуда... Все было в крови... Это отвратительно...

Бекет выпускает девушку из рук.

(Испуганно.) Она же могла убить и меня!

Пауза.

(Внезапно.) Отошли эту девку. Я буду сегодня ночевать у тебя. Я боюсь.

Бекет делает знак слуге, тот уводит полуобнаженную девушку.

(Одетый, бросается на кровать, дышит, как загнанный зверь.) Ложись со мной.
Б е к е т. Я лягу на полу, государь.
К о р о л ь. Нет, ложись сюда! Я не могу сегодня быть один! (Глядит на него и бормочет.) Ты меня ненавидишь... Теперь я и тебе перестану доверять...
Б е к е т. Государь, вы дали мне на хранение государственную печать. Три английских льва, выгравированные на ней, охраняют и меня. (Тушит все свечи, кроме одной.)

Наступает почти полный мрак.

К о р о л ь (сонным голосом из темноты). Я никогда не буду знать, о чем ты думаешь...
Б е к е т (прикрывает короля меховым покрывалом, ложится около него на подушки, мягко). Скоро рассвет, государь. Надо спать. Завтра мы отплываем на континент. Через неделю мы встретимся с французской армией, и тогда мы получим на все простые ответы. (Вытягивается рядом с королем.)

Наступает тишина, прерываемая храпом короля.

К о р о л ь (вдруг начинает стонать, ворочаться, кричит во сне). Они бегут за мной! Они преследуют меня! Они вооружены! Останови их! Останови!

Бекет поднимается, опираясь на локоть, касается руки короля. Король просыпается с громким звериным воплем.

Б е к е т. Мой государь... мой государь... спите спокойно, я тут рядом...
К о р о л ь. А! Ты здесь, Томас?.. Они меня преследовали... (Поворачивается и засыпает со вздохом. Постепенно сон его становится спокойнее.)
Б е к е т (полулежит, опершись на локоть. Потом почти нежным движением поправляет покрывало). Мой государь... Если бы ты и в самом деле был моим государем... если бы ты тоже был саксонцем!.. Как все стало бы просто!.. Какой нежной заботой я окружил бы тебя, если бы в мире царил порядок! Все люди, все до единого, все, сверху донизу, были бы связаны между собой клятвой и больше ни о чем не задумывались бы никогда!

Пауза. Храп короля усиливается.

Б е к е т (вздыхает, с легкой улыбкой). Но я, я незаконнорожденный, ведь я и сюда попал незаконно, я обманом пробрался в ваши ряды! И все же спи, государь. Пока Бекет вынужден прикрываться выдуманной им самим честью, он будет служить тебе. А если когда-нибудь он встретит свою настоящую... (Пауза.) Но где она, честь Бекета? (Со вздохом ложится рядом с королем.)

Король громко храпит. Свет гаснет. Наступает тьма.


Занавес



Действие второе


При поднятии занавеса та же декорация, только колонны изображают сейчас лес во Франции. Видна палатка короля.
Полог ее еще закрыт. В отдалении - часовой. Раннее утро. Сидя на корточках вокруг костра, четыре английских барона
молча закусывают. Первый барон спрашивает, ему отвечает второй, но не сразу, видимо, все они соображают туго.

П е р в ы й  б а р о н. Кто такой этот Бекет?
В т о р о й  б а р о н (слегка удивлен). Канцлер Англии.
П е р в ы й  б а р о н. Да, но я хочу знать, что это за человек?
В т о р о й  б а р о н. Тебе же говорят: канцлер Англии. А канцлер Англии - это канцлер Англии. Не понимаю, о чем тут еще спрашивать.
П е р в ы й  б а р о н. Не понимаешь... Предположим, что канцлером Англии был бы другой человек... Скажем, я...
В т о р о й  б а р о н. Дурацкое предположение.
П е р в ы й  б а р о н. Я говорю - предположим. Я был бы тоже канцлером Англии, но не таким канцлером, как Бекет. Это тебе понятно?
В т о р о й  б а р о н (недоверчиво). Да.
П е р в ы й  б а р о н. Значит, я могу задать себе этот вопрос?
В т о р о й  б а р о н. Какой вопрос?
П е р в ы й  б а р о н. Кто такой Бекет?
В т о р о й  б а р о н. Что значит - кто такой Бекет? Канцлер Англии.
П е р в ы й  б а р о н. Да, но я хочу знать, что он за человек!
В т о р о й  б а р о н (смотрит на него. Печально). Ты болен?
П е р в ы й  б а р о н. Почему это?
В т о р о й  б а р о н. Потому что если барон задает вопросы, значит, он болен. Что такое - твоя шпага?
П е р в ы й  б а р о н. Моя шпага?
В т о р о й  б а р о н. Да.
П е р в ы й  б а р о н (кладет руку на эфес). Это - моя шпага! И тот, кто в этом сомневается...
В т о р о й  б а р о н. Отлично. Ты ответил, как подобает дворянину. Мы здесь не для того, чтобы задавать вопросы, а чтобы отвечать на них.
П е р в ы й  б а р о н. Верно. Так отвечай.
В т о р о й  б а р о н. Никаких вопросов. Исполняй приказания. В армии не полагается думать. Если перед тобой вооруженный француз, ты задаешь себе вопросы?
П е р в ы й  б а р о н. Нет.
В т о р о й  б а р о н. А он?
П е р в ы й  б а р о н. Тоже нет.
В т о р о й  б а р о н. Вы просто деретесь, и все! А если вы станете, как женщины, расспрашивать друг друга, лучше уж тогда притащить на поле битвы стулья. А вопросы, не сомневайся, они уже были давно поставлены, и людьми поумнее тебя и поважнее.
П е р в ы й  б а р о н (раздраженно). Я хотел сказать, что я не люблю его.
В т о р о й  б а р о н. Вот так и говорил бы! И тебя бы поняли! Это твое право. Я тоже его не люблю. (Как само собой разумеющееся.) Прежде всего, он саксонец.
П е р в ы й  б а р о н. Прежде всего!
Т р е т и й б а р о н. Но он хорошо дерется, этого у него не отнимешь. Вчера, когда убили оруженосца короля и король попал в тиски, Бекет пробился сквозь ряды французов, схватил у короля орифламу и отвлек внимание врага на себя.
П е р в ы й  б а р о н. Согласен, дерется он хорошо!
Т р е т и й б а р о н (второму). Он плохо дерется?
В т о р о й  б а р о н (упрямо). Я этого не говорю. Но он саксонец.
П е р в ы й  б а р о н (четвертому, который еще не произнес ни слова). А что ты об этом думаешь, Рено?
Ч е т в е р т ы й  б а р о н (медленно пережевывая пищу). Я жду.
П е р в ы й  б а р о н. Чего ты ждешь?
Ч е т в е р т ы й  б а р о н. Чтобы он проявил себя. Есть такое зверье, за которым идешь в лесу на шорох, на запах, по следу... Но не спеши, не бросай в него копье сразу, всю охоту испортишь, потому что еще не знаешь точно, с каким зверем имеешь дело. Нужно ждать.
П е р в ы й  б а р о н. Чего?
Ч е т в е р т ы й  б а р о н. Чтобы зверь себя показал. И, если у тебя хватит терпения, зверь в конце концов обязательно покажет себя. Зверь почти всегда бывает искушеннее человека, но у человека есть то свойство, которого нет у зверя, - он умеет ждать. Вот так и с Бекетом: я жду.
П е р в ы й  б а р о н. Чего?
Ч е т в е р т ы й  б а р о н. Чтобы он показал себя, чтобы вышел из логова. (Снова принимается за еду.) И тогда мы узнаем, кто он.

Из-за кулис доносится знакомый марш Бекета. Входит Бекет. Он вооружен.

Б е к е т. Приветствую вас, мессиры.

Четверо баронов вежливо встают, вытягиваются по-военному.

Король еще спит?
П е р в ы й  б а р о н (чопорно). Он еще никого не вызывал.
Б е к е т. Представил ли маршал список потерь?
П е р в ы й  б а р о н. Нет.
Б е к е т. Почему?
В т о р о й  б а р о н (угрюмо). Он сам в этом списке.
Б е к е т. А-а!
П е р в ы й  б а р о н. Я был недалеко от него, когда это случилось. Его свалил с ног удар копья. А потом, когда он упал, на него ринулась пехота.
Б е к е т. Бедняга Бомон! Он так гордился новыми доспехами!
В т о р о й  б а р о н. По-видимому, в них была какая-то дырочка. Они его зарезали. Упавшего. Свиньи эти французы.
Б е к е т (беспечно махнув рукой). Война.
П е р в ы й  б а р о н. Война такой же спорт, как и всякий другой. Существуют правила. Когда-то с вас брали выкуп... Рыцарь против рыцаря: это была война!
Б е к е т (улыбаясь). С тех пор как пехоте дали ножи и бросили ее, незащищенную, против всадников, ей оставалось только одно - искать изъяны в доспехах рыцарей, имевших неосторожность упасть на землю. Это, конечно, неблагородно, но их понять можно.
П е р в ы й  б а р о н. Ну, если мы начнем понимать пехоту, то это будет не война, а бойня!
Б е к е т. Мир, безусловно, идет к бойне, барон. Урок, который мы получили в этом сражении, стоивший нам слишком дорого, показал, что мы тоже должны создать отряды головорезов. Вот и все!
П е р в ы й  б а р о н. А воинская честь, мессир канцлер?
Б е к е т. А воинская честь, барон, в том, чтобы побеждать. Но будем лицемерами. Нормандское дворянство усердно обучало этому тех, кого оно завоевало. Пойду будить короля. Наше вступление в город назначено на восемь часов, а служба в кафедральном соборе - на четверть десятого. Было бы неполитично заставить французского епископа ждать нас. Эти люди должны охотно сотрудничать с нами.
П е р в ы й  б а р о н (ворчит). В мое время сначала всех убивали, а потом вступали в город!
Б е к е т. В мертвый город. А я хочу, чтобы король брал города, полные жизни, они обогатят его. С восьми часов сегодняшнего утра я - лучший друг французов.
П е р в ы й  б а р о н (снова). В чем же тогда английская честь?
Б е к е т (мягко). В конечном счете английская честь, барон, в том, чтобы всегда преуспевать. (Входит, улыбаясь, в палатку короля.)

Четыре барона провожают его враждебными взглядами.

В т о р о й  б а р о н (бормочет). Ну и понятия у него.
Ч е т в е р т ы й  б а р о н (глубокомысленно заключает). Надо ждать. Рано или поздно он себя выдаст.

Бароны удаляются. Бекет, войдя в палатку, поднимает полотнище, зацепляет его за крючок.
Виден лежащий король. Рядом с ним - девица.

К о р о л ь (зевая). Здравствуй, сын мой! Хорошо ли ты спал?
Б е к е т. Французы оставили мне на память небольшую метку на левом плече, государь, и это мешало мне уснуть. Я воспользовался этим и размышлял.
К о р о л ь (озабоченно). Ты слишком много размышляешь. Смотри, как бы это не кончилось плохо. Проблемы потому и возникают, что люди слишком много думают. Когда-нибудь, рассуждая, ты натолкнешься на серьезную проблему, и твоя умная башка подскажет тебе такое решение, что ты впутаешься бог знает в какую историю. А ведь гораздо проще пренебречь этой проблемой, как делает большинство глупцов, спокойно доживающих до преклонного возраста. Что ты скажешь о моей маленькой француженке? Обожаю Францию!
Б е к е т (улыбается). Я тоже, мой государь, как все англичане.
К о р о л ь. Здесь тепло, девушки красивые, вино хорошее. Я хочу проводить здесь несколько недель каждую зиму.
Б е к е т. Досадно только, что это дорого обходится. Вчера мы потеряли около двух тысяч солдат.
К о р о л ь. Бомон представил списки?
Б е к е т. Да. И себя включил туда же.
К о р о л ь. Он ранен?

Бекет не отвечает.

(Вздрагивает, потом, помрачнев.) Я не люблю узнавать о смерти знакомых людей. Мне кажется, что ей вдруг может прийти мысль...
Б е к е т. Займемся делами, государь? Вчера мы не успели разобрать депеши.
К о р о л ь. Вчера мы сражались. Всюду не поспеешь.
Б е к е т. Вчера был день каникул! Сегодня придется поработать вдвойне!
К о р о л ь (раздосадован). В конце концов, из-за тебя мне надоест быть королем. Вечно заниматься делами других... Мне кажется, что я слушаю архиепископа. Раньше с тобой было веселее. Когда я назначил тебя канцлером, я думал, что, получая доходы по этой должности, ты будешь устраивать вдвое больше пирушек, вот и все.
Б е к е т. Но я развлекаюсь, государь, действительно развлекаюсь, именно теперь.
К о р о л ь. Неужто тебя развлекает работа ради блага моих подданных? Ты любишь этих людей? Прежде всего, их слишком много. Нельзя же любить тех, кого не знаешь. И вообще ты лжешь, никого ты не любишь.
Б е к е т (с неожиданной твердостью). Во всяком случае, я люблю одно, в этом я уверен: хорошо делать то, что нужно делать.
К о р о л ь (насмешливо). Вечно эс... эс... Как это слово, я забыл?
Б е к е т (улыбается). Эстетика?
К о р о л ь. Эстетика! Всегда эстетика?
Б е к е т. Да, государь.
К о р о л ь (ударяя девицу по заду). А это разве не эстетика? Есть люди, которые приходят в экстаз в церкви! А это ведь тоже недурно... Ты только посмотри, какие формы... (Так естественно, будто предлагает леденец.) Хочешь ее?
Б е к е т (улыбаясь). Дела, государь!
К о р о л ь (угрюмо, как нерадивый ученик). Ладно! Дела. Я тебя слушаю. Садись.

Бекет непринужденно садится подле него. Между ними - девица, она ошеломлена.

Б е к е т. Неважные новости, государь!
К о р о л ь (беспечно). Новости никогда не бывают хорошими! Это старая истина. Жизнь состоит из одних трудностей. Целые поколения философов, конечно не схоластов, уверяют, что секрет - а он существует - в том, чтобы не придавать трудностям никакого значения. В конечном счете, они пожрут ДРУГ ДРУГА, а ты по-прежнему окажешься через десяток лет цел и невредим. Э, все образуется...
Б е к е т. Конечно. Но кое-как. Государь, когда вы играете в мяч или в крикет, вы разве рассчитываете на то, что это как-нибудь образуется? Ждете, пока мяч сам ударится о ракетку? Разве думаете: "Все равно попадет"?
К о р о л ь. Позволь, позволь! Ты же о серьезных вещах говоришь. Партия в мяч - это же очень важно, это меня развлекает.
Б е к е т. А если я вам скажу, что управлять государством так же занимательно, как играть в крикет? Как вы решаете: отдадим мяч другим или же попробуем отыграть очко, как два хороших английских игрока?
К о р о л ь (в нем проснулся спортивный азарт). Очко, черт возьми, очко! На поле я лезу из кожи вон, падаю, ломаю кости, даже при необходимости плутую, но очко в жизни не упущу.
Б е к е т. А-а! Вот из очков-то и составляется счет! С тех пор как мы пришли на материк и я сопоставляю сообщения из Лондона, меня поражает одно: в Англии выросла сила, способная конкурировать с вашей, государь. Это духовенство.
К о р о л ь. Но мы же добились своего, они платят налог! Это уже кое-что!
Б е к е т. Это просто небольшая сумма денег. Они знают, что всегда можно успокоить королей с помощью небольшой суммы денег. Но это люди, весьма искушенные в подобных делах, они умеют правой рукой вернуть себе то, что отдали левой. Это - шулерский прием, они прибегают к нему уже в течение многих веков.
К о р о л ь (девице). Слушай, моя перепелочка, и учись! Мессир говорит умные вещи.
Б е к е т (в тон королю, легкомысленно). Маленькая французская перепелочка, лучше ты научи нас. Что предпочтешь ты, когда выйдешь замуж, - если ты выйдешь, несмотря на прорехи в своем целомудрии, - самой быть хозяйкой в доме или чтобы у тебя хозяйничал деревенский священник?
К о р о л ь (немного задет; внезапно встает на колени в постели, набрасывая пуховик на испуганную девицу). Поговорим серьезно, Бекет. Я знаю, что священники вечно строят козни. Но я также знаю, что могу их раздавить в любую минуту.
Б е к е т. Давайте говорить серьезно, ваше величество. Если вы их не раздавите немедленно, то через пять лет в Англии будут два короля - архиепископ примас Кентерберийский и вы. А через десять лет будет один.
К о р о л ь (немного озадачен). И это... буду... не я?
Б е к е т (холодно). Боюсь, что не вы.
К о р о л ь (внезапно кричит). Нет, это буду я, Бекет! Плантагенеты своего не отдадут! По коням! По коням, Бекет, во славу Англии! Вперед на верующих! Хоть раз пусть будет иначе!..

Пуховик неожиданно приподнимается. Из-под него высовывается девица, растрепанная, багровая.

Д е в и ц а (жалобно). Я задыхаюсь, мессир.
К о р о л ь (удивленно смотрит, он забыл о ней, хохочет). Что ты здесь делаешь? Ты шпионка духовенства? Проваливай! Одевайся и иди домой. Дай ей золотой, Томас.
Д е в и ц а (забирает свое платье, прикрываясь им). Мессир, вернуться мне сюда сегодня вечером?
К о р о л ь (раздраженно). Да. Нет. Не знаю! Сейчас занимаются архиепископом, а не тобой! Проваливай!

Девица скрывается в глубине палатки.

(Кричит.) По коням, Томас! Я своими крепкими кулаками, ты своей умной башкой, мы поработаем с тобой во славу Англии!.. (С внезапной тревогой, другим тоном.) Подожди минуту. Я не уверен, что найду опять такую - эта знает толк в любовных делах. (Отходит к задней стенке палатки и кричит.) Приходи сегодня вечером, мой ангел! Я тебя обожаю! У тебя самые красивые глазки на свете! (Возвращается, доверительно Бекету.) Если хочешь получить удовольствие, нужно всегда им это говорить, даже когда платишь. Это тоже высокая политика! (Неожиданно его охватывает ребяческий страх перед священниками.) А что скажет бог обо всем этом? Ведь они его епископы.
Б е к е т (легкомысленно). Мы уже не дети. Вы прекрасно знаете, что с богом всегда можно договориться... на этом свете. Одевайтесь быстрее, государь! Мы вступаем в город в восемь часов, а он ждет нас для "Te Deum" в своем соборе в четверть десятого. Его легко успокоить небольшими знаками внимания.
К о р о л ь (смотрит на него с восхищением). Ну и каналья! (Ласково обнимает его.) Я люблю тебя, Томас! Если бы мой первый министр нагонял на меня скуку, я бы не решился ни на что!
Б е к е т (освобождается с некоторым раздражением, чего король не замечает). Быстрее, государь! Мы опоздаем.
К о р о л ь (спешит). Я буду готов сию минуту. Бриться надо?
Б е к е т (улыбается). После двух дней сражений лучше бы побриться.
К о р о л ь. Столько хлопот ради побежденных французов! Я иной раз думаю: не слишком ли ты утончен, Томас. (Выходит.)

Бекет закрывает за ним палатку, и тут же два солдата вводят монашка со связанными руками.

Б е к е т. Кто он такой?
С о л д а т. Ваша милость, это монашек, которого мы схватили. Он бродил вокруг лагеря. У него оказался под платьем нож. Мы ведем его к прево.
Б е к е т. Нож у тебя?

Солдат протягивает ему нож.

(Смотрит на нож, потом на монашка.) Ты француз?
М о н а ш е к. No, I am English. <Нет, я англичанин (англ.)>
Б е к е т. Откуда?
М о н а ш е к (бросает мрачно, как оскорбление). Hastings.
Б е к е т (весело). Вот как! (Солдату.) Оставь его здесь. Я сам его допрошу.
С о л д а т. Ваша милость, он буйный, отбивался, как дьявол. Нам вчетвером пришлось на него навалиться, чтобы отнять нож и связать ему руки. Он сержанта ранил. Мы хотели его сразу прикончить, да сержант решил, что, может быть, он чего знает. Потому и ведет его к прево. (Пауза.) Уж больно он злобный...
Б е к е т (продолжает с любопытством разглядывать монашка). Хорошо. Отойдите немного.

Солдаты удаляются.

(Играя ножом, смотрит на монашка.) Для чего тебе это в монастыре?
М о н а ш е к. I cut my bread with it. <Чтобы резать хлеб (англ.)>
Б е к е т (спокойно). Говори по-французски, ты же хорошо говоришь по-французски.
М о н а ш е к (не удержавшись, кричит). How do you know it? <Откуда вы это знаете? (англ.)>
Б е к е т. Я хорошо знаю и саксонский и французский языки. И сразу узнаю, когда саксонец говорит на этих двух языках. Все меняет форму, дружок, даже саксонский язык. (Сухо.) В твоем положении лучше, чтобы тебя считали французом, а не саксонцем. Так будет для тебя лучше.
М о н а ш е к (не сразу). Я готов умереть.
Б е к е т (улыбается). Это потом. Признайся сначала, что это глупо. (Смотрит на нож, держа его кончиками пальцев.) Кому предназначалась эта кухонная принадлежность?

Монашек не отвечает.

Ведь этой штукой можно убить только один раз. Полагаю, что ты пустился в дорогу не ради простого нормандского солдата?

Монашек не отвечает.

(Еще суше.) Они будут пытать тебя, дружок. Не видел, как пытают? По должности мне случалось при этом присутствовать. Каждый надеется на силу своего духа. Но они чудовищно изобретательны, нашим ослам-медикам не мешало бы поучиться у них знанию анатомии. Поверь моему опыту: заговоришь, все говорят. Если я поручусь, что ты мне во всем признался, это облегчит твою участь. А это ценно.

Монашек не отвечает.

Впрочем, в этой истории есть одна забавная деталь. Ты зависишь непосредственно от моего суда. Назначая меня канцлером, король отдал все монастыри Гастингса в мое распоряжение. Сделано это было не без задней мысли, но я притворился, что ничего не заметил.
М о н а ш е к (пятится). Вы Бекет?
Б е к е т. Да. (Разглядывает нож, по-прежнему держа его двумя пальцами, с легким отвращением.) Ты резал не только хлеб. От ножа воняет луком, как от ножа истинного саксонца. Правда, вкусный лук в Гастингсе, а? (Со странной улыбкой смотрит на нож, потом поднимает глаза на бессловесного монашка.) Ты так и не сказал мне - для кого он? Если для меня, то, согласись, момент выбран хорошо, не считая небольшой детали - нож держу я.

Монашек не отвечает.

Ты знаешь несколько языков, а молчишь. Боюсь, наш разговор не далеко уйдет. Если нож предназначался для короля, то это не имело никакого смысла, малыш. У него три сына. Короли всегда пускают ростки! Ты хотел - один - освободить свой народ?
М о н а ш е к. Нет. (Глухо.) Освободить себя.
Б е к е т. От чего?
М о н а ш е к. От бесчестия.
Б е к е т (неожиданно серьезно). Сколько тебе лет?
М о н а ш е к. Шестнадцать.
Б е к е т (мягко). Вот уже сто лет, как норманны заняли остров. Твоему бесчестью уже много лет. Твой отец и дед испили чашу до дна. Теперь она пуста.
М о н а ш е к. Нет.
Б е к е т (в глазах его мелькнула тень, мягко). Итак, в шестнадцать лет ты проснулся однажды в своей келье от колокольного звона. Звонили к ранней мессе. Значит, это колокола повелели тебе взять весь позор на свои плечи?
М о н а ш е к (кричит, как затравленный зверь). Кто вам это сказал?!
Б е к е т (мягко, небрежно). Я же сказал тебе, что говорю на многих языках. (Бесстрастно.) Ты знаешь, что я тоже саксонец, как и ты?
М о н а ш е к (замкнуто). Да.
Б е к е т (улыбаясь). Плюнь. Тебе же хочется.

Монашек смотрит на него немного ошеломленно, потом плюет.

Легче стало, да? (Неожиданно твердо.) Меня ждет король, наш разговор и так затянулся. Я хочу сохранить тебе жизнь, хочу встретиться с тобой еще раз. (Беззаботным тоном.) Ты понимаешь, что это чистый эгоизм... Ведь твоя жизнь не имеет для меня никакого значения, но так редко судьба сталкивает человека с его собственным призраком, юношеским. (Зовет.) Эй, солдат!

Солдат подходит и, гремя оружием, застывает в позе "смирно".

Немедленно иди за прево.

Солдат убегает.

(Возвращается к молчаливому монашку.) Прелестное утро, не правда ли? Солнце уже пригревает сквозь легкую дымку... Франция красива! Но я так же, как и ты, предпочитаю густой туман над песчаными равнинами Гастингса. Солнце - это роскошь. А мы с тобой из той породы, которая презирает роскошь.

В сопровождении солдата входит прево. Это важная персона, но не для Бекета, это сразу заметно.

Господин прево, ваши люди задержали этого монашка, бродившего вокруг лагеря. Это послушник монастыря в Гастингсе, и он подсуден именно мне. Распорядитесь переправить его в Англию, чтобы там в монастыре не выпускали его из виду вплоть до моего возвращения. В настоящий момент против него особых обвинений нет. Я хочу сказать, чтобы с ним не обращались грубо, но зорко следили за ним. Вы отвечаете мне за него.
П р е в о. Хорошо, мессир. (Делает знак рукой.)

Солдаты окружают монашка и уводят его. Бекет не обращает больше на него внимания. Прево тоже уходит.

Б е к е т (оставшись один, рассматривает нож, брезгливо раздув ноздри, фыркает. Бормочет). Трогательно, но все же воняет... (Отбрасывает нож, насвистывая свой марш, направляется к палатке короля. Входит, весело кричит.) Ну что же, государь? Успели принарядиться? Пора отправляться, иначе епископу придется нас ждать!

Вдали весело зазвонили колокола. Палатка исчезла, как только Бекет вошел в нее. Декорация меняется.
С колосников спускается задник, на котором - улица в перспективе. Улица - это те же колонны, но солдаты,
стоящие шпалерами, украшают их знаменами. Король и Бекет, верхами, едут по городу, предшествуемые двумя
трубачами. Король немного впереди Бекета, их сопровождают четыре барона. Приветственные возгласы толпы.
Колокольный звон. Трубные звуки в продолжение всей этой сцены.

К о р о л ь (восхищен, кланяется). Французы нас обожают!
Б е к е т. Это обошлось мне довольно дорого. Пришлось раздать черни много денег. Зато богатые горожане надулись и сидят по домам.
К о р о л ь. Из патриотизма?
Б е к е т. Нет. Но они обошлись бы нам слишком дорого. С толпой смешались также переодетые солдаты вашего величества, чтобы увлечь своими восторгами колеблющихся.
К о р о л ь. Зачем ты вечно убиваешь мои иллюзии? А я считал, что меня любят ради меня самого! Ты безнравственный человек, Бекет. (С тревогой.) Как надо говорить: безнравственный или бессовестный?
Б е к е т (улыбаясь). Это зависит от того, что имеется в виду. Единственное, что бессовестно, государь, это не делать того, что нужно, тогда, когда это нужно.
К о р о л ь (приветствуя толпу, милостиво). В общем, нравственность - лекарство, в которое ты не веришь?
Б е к е т (кланяясь, вслед за королем). Это средство для наружного употребления, государь.
К о р о л ь. Хороша эта крошка на балконе, справа! Не остановиться ли?
Б е к е т. Невозможно. Нельзя нарушать расписания кортежа, епископ ждет нас в соборе.
К о р о л ь. Но это же интереснее, чем смотреть на епископа. Я уже достаточно насмотрелся на епископов! Меня тошнит от них. Запомни этот дом.
Б е к е т. Запомнил. Напротив гостиницы "Олень", улица Таннер.
К о р о л ь (поражен). Ты просто удивительный человек. Ты знаешь этот город?
Б е к е т. Я здесь изучал французский язык. Отец настаивал на этом - здесь самое лучшее произношение.
К о р о л ь. Значит, ты знаешь здесь всех женщин?
Б е к е т (улыбаясь). Конечно. Но они уже, наверно, состарились с тех пор. Государь, вы помните, что должны сказать епископу?
К о р о л ь (кланяясь). Да-да! По-твоему, это так важно, что я скажу французскому епископу, у которого только что силой оружия отобрал город?
Б е к е т. Очень важно. Для политики, которую мы собираемся проводить.
К о р о л ь. Я сильнее его или нет?
Б е к е т. Сегодня вы - сильнее. Вот поэтому-то нужно быть особенно вежливым с епископом. Тогда вы покажетесь этому человеку еще в тысячу раз сильнее.
К о р о л ь. Вежливым! С побежденным! Мой дед убивал всех, кто ему сопротивлялся. С тех пор как изобрели вилки, люди изнежились!
Б е к е т. Государь, никогда не следует доводить до отчаяния своего врага. Это придает ему силы. Мягкость - лучшая политика. Она обессиливает врага. Умный завоеватель должен не сломать, а растлить.
К о р о л ь (насмешливо). Дорогой саксонец, ты собираешься меня учить, как должен вести себя завоеватель.
Б е к е т. Именно, государь. За сто лет я это хорошо обдумал.
К о р о л ь (милостиво приветствует толпу). А о моих удовольствиях ты позаботился? А если мне хочется смешаться с толпой этих лягушатников, вместо того чтобы корчить из себя обезьяну на их церковной службе? Кажется, я могу позволить себе удовольствие? Я - победитель!
Б е к е т. Это было бы ошибкой. Хуже - слабостью. Можно все себе позволить, государь, но нельзя потакать своим слабостям.
К о р о л ь. Слушаюсь, папочка! Какой ты сегодня ханжа! Посмотри на эту рыжую красотку возле фонтана! Дай приказ, чтобы кортеж возвращался этим же путем! (Чтобы увидеть девушку, он, сидя на лошади, чуть не сворачивает себе шею.)

Они проезжают. Четыре барона замыкают шествие.
Гул органа. Знамена исчезают вместе с солдатами. Собор. На сцене пусто. Слышен орган. Органист упражняется.
Потом справа на сцене ставят перегородку, которая изображает церковный придел. Входят пышно одетый король,
бароны, священник и мальчик из хора. Они чего-то ждут. Король в нетерпении присаживается на табурет. Бекета здесь нет.

К о р о л ь. Где же Бекет? Чего ждут?
П е р в ы й  б а р о н. Сир, он сказал, что надо подождать, что еще не все готово.
К о р о л ь (поднимается и сердито шагает взад и вперед). Сколько церемоний ради какого-то французского епископа! Ну и вид, должно быть, у меня! Торчу, как жених, в церковном приделе!
Ч е т в е р т ы й  б а р о н. Совершенно с вами согласен, сир. Не понимаю, почему мы не входим. В конце концов, этот собор теперь принадлежит вам!.. Может, ворваться со шпагой в руке, сир?
К о р о л ь (озабочен. Потом благоразумно усаживается). Нет. Бекет будет недоволен. Он лучше нас разбирается в том, что нужно делать. Раз он велел ждать, вначит, есть причина.

Входит Бекет с деловым видом.

К о р о л ь. В чем дело, Бекет? Мы замерзаем! Долго ли нам еще плесневеть здесь из-за этих французов?
Б е к е т. Это я распорядился, государь. Мера безопасности. Моя полиция донесла, что во время церемонии должно было произойти покушение.

Король встает. Второй барон обнажает шпагу, то же делают другие.

В т о р о й  б а р о н. Черт возьми!
Б е к е т. Уберите оружие. Король здесь в безопасности. Я приказал охранять все входы и выходы.
В т о р о й  б а р о н. Государь, разрешите нам навести порядок. Времени много не потребуется.
Ч е т в е р т ы й  б а р о н. Войдем внутрь?
Б е к е т. Запрещаю вам. Нас мало. Я вызвал в город новые войска и приказал им очистить собор. А до тех пор я поручаю, мессиры, особу короля вам. Но спрячьте оружие. Никакой провокации, прошу вас. Мы во власти случайности, а у меня в городе только пятьдесят человек эскорта.
К о р о л ь (тянет Бекета за рукав). Бекет! Этот священник - француз?
Б е к е т (посмотрев на священника). Да, но он один из приближенных епископа. А епископ нами куплен.
К о р о л ь. Мы и на английских-то епископов не можем рассчитывать, сам знаешь. А тут французский! Он что-то смотрит исподлобья.
Б е к е т. Кто? Епископ?
К о р о л ь. Нет. Священник.
Б е к е т (взглянул на священника и расхохотался). Конечно, государь, он же косой. Уверяю вас, что иных причин для беспокойства на его счет у вас нет. Да и неудобно просить его уйти отсюда. К тому же если у него и есть кинжал, то на вас кольчуга, а рядом четыре барона. Пойду проверю, как освобождают неф. (Хочет уйти.)
К о р о л ь (снова задерживает его). Бекет!

Бекет останавливается.

А мальчик из хора?
Б е к е т (смеясь). Он же совсем крошка!
К о р о л ь. А вдруг он карлик? От этих французов всего можно ждать. (Привлекает к себе Бекета.) Бекет, мы немножко легкомысленно разговаривали сегодня утром. Ты уверен, что это не месть божья?
Б е к е т (улыбается). Уверен. Боюсь, как бы с перепугу моя полиция не переусердствовала. Желая набить себе цену, полицейские склонны видеть убийц повсюду. Ну ничего! Послушаем "Te Deum" в пустом храме, вот и все!
К о р о л ь (с горечью). А я ведь поверил, что эти люди меня обожают! Может быть, Томас, ты роздал им недостаточно денег?
Б е к е т. Покупают только тех, кто продается, государь. И они как раз неопасны. А с волками нужно по-волчьи! Я скоро вернусь, чтобы приободрить вас. (Выходит.)
К о р о л ь (тревожно наблюдает за движениями священника, который семенит по приделу, бормоча сквозь зубы молитвы. Кричит). Барон!
Ч е т в е р т ы й  б а р о н (который ближе всех к королю, подходит; громовым голосом). Сир?
К о р о л ь (приказывает ему замолчать). Тсс!.. Все четверо следите за этим человеком и при малейшем его жесте бросайтесь на него.

Комическая сцена, бароны следят за священником, который в свою очередь начинает тревожиться.
Вдруг слышатся мощные удары в дверь придела.

(Вздрагивает.) Что случилось?
О ф и ц е р (входя). Гонец из Лондона, сир. Он прибыл из лагеря. Его прислали сюда. Срочное донесение. (Уходит.)
К о р о л ь (встревожен). Это подозрительно. Поди взгляни, Рено.

Четвертый барон выходит и возвращается, успокоенный.

Ч е т в е р т ы й  б а р о н. Это Вильгельм де Корбей, сир. У него срочные допеши.
К о р о л ь. А ты уверен, что это он? А вдруг это переодетый француз? Это классический прием.
Ч е т в е р т ы й  б а р о н (хохочет). Я его знаю, государь! Мы с ним выпили больше кружек пива, чем у него волос в бороде. А у него, свиньи, их достаточно!

Король делает знак. Четвертый барон вводит гонца. Преклонив колено, гонец подает королю письма.

К о р о л ь. Спасибо. Встань. У тебя красивая борода, Вильгельм де Корбей! Она хорошо держится?
Г о н е ц (поднимаясь с колен, ошеломлен). Моя борода?
Ч е т в е р т ы й  б а р о н (смеется и ударяет его по плечу). Эх ты, старый еж!
К о р о л ь (просмотрев письма). Прекрасные новости, мессиры! Одним врагом у нас стало меньше!.. (Радостно кричит входящему Бекету.) Бекет!
Б е к е т. Все утряслось, государь, войска в пути. Нам остается только спокойно ждать их здесь.
К о р о л ь (весело). Действительно, все утряслось, Бекет! Бог на нас не гневается. Он призвал к себе архиепископа.
Б е к е т (поражен, бормочет). Этого старика... Маленького... хилого... а сколько силы крылось в этом слабом теле!
К о р о л ь. Ну-ну! Не расточай зря слез, сын мой. Лично я считаю, что это превосходная новость!
Б е к е т. Он был первым норманном, который заинтересовался мною. Он был для меня почти отцом. Помяни, господи, его душу...
К о р о л ь. Успокойся. Он столько сделал для бога, что попал прямо на небеса. И будет гораздо полезнее богу, чем нам. Все к лучшему! (Привлекает к себе Бекета.) Векет! Дорогой мой Бекет! Теперь я вижу, мяч у нас в руках. Сейчас мы можем выиграть очко. (Тянет за руку Бекета, он напряжен, весь преобразился.) Мне пришла в голову необычайная мысль, Бекет. Мастерский ход! Не знаю, что со мной сегодня, но я чувствую себя на редкость умным. Может быть, это после ночи любви с француженкой? Я проницателен, Бекет, я глубокомыслен, до того глубокомыслен, что у меня даже голова идет кругом. Ты уверен, что много думать не опасно? Томас, мой милый Томас! Ты меня слушаешь?
Б е к е т (улыбаясь его восторженности). Да, государь.
К о р о л ь (волнуясь, как мальчишка). Ты внимательно меня слушаешь? Так вот, слушай, Томас! Однажды ты сказал мне, что самые глупые идеи бывают самыми лучшими, надо только их как следует обдумать. Послушай, Томас! Обычай запрещает мне посягать на привилегии архиепископа. Ты внимательно слушаешь?
Б е к е т. Да, государь.
К о р о л ь. Но что, если архиепископ будет моим человеком? Если архиепископ Кентерберийский будет за короля, разве мне сможет помешать его могущество?
Б е к е т. Придумано умно, государь, но вы забываете, что архиепископ избирается, и выборы свободны.
К о р о л ь. Нет! Это ты забываешь о королевском праве! А знаешь, что это такое? Если кандидат не по нраву королю, король посылает своего посланца на собрание епископов, и последнее слово остается за королем. Это тоже наш обычай, и на сей раз он меня устраивает! Уже сто лет, как епископская ассамблея не выбирала кандидата, неугодного королю.
Б е к е т. Вы правы, государь. Но мы знаем всех ваших епископов. В котором вы достаточно уверены? У любого из них закружится голова, как только он наденет митру примаса.
К о р о л ь. Ты спрашиваешь, Бекет? Ты знаешь, у кого не закружится голова, кого не страшит даже небо? Томас, сын мой, я опять нуждаюсь в твоих услугах, и на этот раз - дело серьезное. Конечно, жаль лишать тебя французских девушек и битв, но, сын мой, развлекаться будем позднее. Ты поедешь в Англию.
Б е к е т. Я к вашим услугам, государь!
К о р о л ь. Догадываешься, какова будет твоя миссия?
Б е к е т (на его лице уже тревожное ожидание того, что сейчас последует). Нет, государь.
К о р о л ь. Ты отвезешь мои личные письма каждому епископу в отдельности. Ты знаешь, что будет изложено в этих письмах, Томас, мой милый брат? Моя королевская воля! Я хочу, чтобы архиепископом избрали тебя!
Б е к е т (оцепенев, бледнеет, пытается рассмеяться). Конечно, это шутка, государь? Вы только взгляните на этого наставника душ, на этого святого, на которого вы хотите возложить столь высокую миссию! (Комическим жестом распахивает свой роскошный плащ.) О, государь! Хорошая шутка!

Король хохочет.

(Тоже смеется, слишком громко, с облегчением.) Хорош бы из меня получился архиепископ. Взгляните на мои новые сапожки! Последняя парижская мода! Не правда ли, как изящны небольшие отвороты? Не правда ли, полны елейности и смирения?
К о р о л ь (неожиданно перестает смеяться). Не приставай ко мне со своими сапожками, Томас! Я говорю серьезно. До полудня я напишу письма. Ты мне поможешь.
Б е к е т (мертвенно бледный, невнятно, с застывшим лицом). Но я даже не священник, государь.
К о р о л ь (твердо). Ты архидиакон. У тебя есть время. Можешь принести обеты завтра же, и будешь утвержден через месяц.
Б е к е т. Подумали вы о том, что скажет папа?
К о р о л ь (грубо). Я ему заплачу!
Б е к е т (после тоскливого молчания, подавленный, бормочет). Я вижу теперь, вы не шутите, государь. Не делайте этого.
К о р о л ь. Почему?
Б е к е т. Мне страшно.
К о р о л ь (его лицо становится суровым). Это приказ, Бекет.
Б е к е т (недвижим, потрясен. После паузы шепчет очень серьезно). Если я стану архиепископом, я не смогу больше быть вашим другом.

В соборе внезапно загремел орган. Появляется офицер.

О ф и ц е р. Церковь пуста, сир. Епископ и его клир ждут вашего милостивого появления, сир.
К о р о л ь (грубо, Бекету). Слышишь, Бекет, очнись! У тебя странная манера выслушивать хорошие новости. Что с тобой? Тебе говорят, что мы можем идти.

Образуется кортеж во главе со священником и мальчиком из хора.

Б е к е т (нехотя занимает место позади короля и опять шепчет). Это безумие, государь. Не делайте этого. Я не смогу служить и богу и вам одновременно.
К о р о л ь (не оборачиваясь, недоступный, замкнутый). Ты меня никогда не разочаровывал, Томас. Я доверяю только тебе. Я этого хочу. Уедешь сегодня вечером. А теперь - вперед... (Делает знак священнику.)

Кортеж движется, входит в пустой собор. Гудит орган.
Затемнение, звуки органа. Петом в неясном свете - комната Бекета. Открытые сундуки, куда двое слуг укладывают богатые одежды.

В т о р о й с л у г а (он моложе первого). И камзол с куньей опушкой тоже?
П е р в ы й с л у г а. Тебе же сказали - все!
В т о р о й с л у г а (ворчит). С куницей! Нищим! Им не подадут ни одного су, если они напялят такой камзол. Они околеют с голоду.
П е р в ы й с л у г а (насмехаясь). Экий болван! Точно они куницу будут жрать. Неужели не понимаешь, что эте все продадут, а им дадут деньги?
В т о р о й с л у г а. А он что наденет? У него ничего не остается.

Входит Бекет. На нем простое серое домашнее одеяние.

Б е к е т. Уложили сундуки? Я хочу, чтобы их отправили еврею сегодня же вечером. Чтобы здесь остались только голые стены. Меховое покрывало тоже положи.
П е р в ы й с л у г а (удрученно). Вашей милости будет холодно ночью.
Б е к е т. Делай, что тебе велят.

Первый слуга неохотно берет меховое покрывало и кладет его в сундук.

Ты предупредил управителя, что сегодня вечером будет обед? Сорок приборов в большом зале.
П е р в ы й с л у г а. Ваша милость, он говорит, что у него не хватит золотой посуды. Можно подать серебряную?
Б е к е т. Пусть управитель возьмет приборы из людской - деревянные и глиняные миски. Посуда продана. Еврей заберет ее еще до вечера.
П е р в ы й с л у г а (изумленный, повторяет). Деревянные и глиняные миски... Слушаю, ваша милость. Управитель беспокоится также о списке приглашенных. У него только три посыльных, он боится, что не хватит времени...
Б е к е т. Никаких приглашений. Пусть распахнут ворота настежь. Пойдите на улицу и скажите пищим, что я жду их сегодня вечером к столу.
П е р в ы й с л у г а (испуган). Слушаю, ваша милость. (Хочет выйти вместе с другим слугой.)
Б е к е т (подзывает его знаком). Я желаю, чтобы за столом служили безукоризненно. Подавать кушанья со всеми церемониями, как для принцев крови. Ступай.

Слуги уходят.

(Один. Небрежно поправляет свисающую из сундука одежду, бормочет.) Это действительно было очень красиво! (Захлопывает сундук и смеется.) Гордился этим! Как жалкий выскочка. Истинно святой человек не стал бы делать всего этого в один день. Никто не поверит, что это искренне. (Очень просто, обращаясь к висящему над кроватью распятию в оправе из драгоценных камней.) Надеюсь, господи, что ты внушил мне эти благие решения не для того, чтобы меня подняли на смех? Мне все это так внове. Может быть, я действую неумело. (Смотрит на распятие и неожиданно снимает его с крюка.) Ты тоже слишком богат, и ты тоже... Драгоценные камни вокруг твоего истекающего кровью тела... Отдам тебя в самый бедный приход. (Кладет распятие на закрытый сундук, беспечно осматривается вокруг себя, радостно бормочет.) Отправляюсь в путешествие. Прости меня, господь, но никогда я так не веселился. Я не верю, что ты бог печали. Радость, которую я испытываю, избавляясь от всего, безусловно, входила в твои предначертания. (Уходит.)

Сцена остается пустой. Слышно, как Бекет весело насвистывает свой марш. Вскоре он возвращается.
Он в простом монашеском одеянии, босые ноги в сандалиях.

Б е к е т (задергивает занавес и шепчет). Вот и все! Прощай, Бекет... Как бы мне хотелось иметь что-нибудь, с чем мне было бы жалко расстаться, чтобы отдать это тебе. (Подходит к распятию, просто.) Господи, ты уверен, что не искушаешь меня? Это было бы слишком просто. (Падает на колени и молится.)


Занавес



Действие третье


Зал в королевском дворце. Королева-мать и молодая королева заняты рукоделием. Два сына короля, старший и младший,
возятся в углу на полу. Король в другом углу играет в бильбоке, все время промахивается.

К о р о л ь (наконец бросает игру и недовольно восклицает). Сорок нищих! Он пригласил к обеду сорок нищих!
К о р о л е в а - м а т ь. Он сумасброд. Я всегда говорила вам, мой сын, что вы напрасно на него полагаетесь.
К о р о л ь (расхаживая по залу). Мадам, я вообще очень редко полагаюсь, как вы говорите, на кого-нибудь. Я это сделал раз в жизни и по-прежнему убежден, что не ошибся. Просто мы не все понимаем. Томас в тысячу раз умнее, чем мы все, вместе взятые.
К о р о л е в а - м а т ь. Вы говорите о королевской семье, мой сын...
К о р о л ь (ворчит). Это ничего не меняет. Ум распределяется по другому принципу. Эти сорок нищих... Он явно преследует какую-то цель... какую, мы это скоро узнаем. Я вызвал его сегодня утром к себе.
М о л о д а я  к о р о л е в а. Говорят, что он продал свою золотую посуду, все свои вещи, свои роскошные одежды какому-то еврею, а сам надел монашеское одеяние.
К о р о л е в а - м а т ь. По-моему, это тоже свидетельствует о тщеславии. Можно стать святым, но не в один же день!
К о р о л ь (в глубине души он встревожен). Наверно, он шутит! Вы его просто не знаете. Это может быть только шуткой. Он всегда любил пошутить. Раз он переоделся в женское платье и целую ночь бродил со мной под руку по Лондону и при этом ужасно жеманился.
К о р о л е в а - м а т ь (после паузы). Я никогда не любила этого человека. С вашей стороны было безумием вознести его так высоко.
К о р о л ь (кричит). Он мой друг!
К о р о л е в а - м а т ь (едко). К сожалению.
М о л о д а я  к о р о л е в а. Ваш друг по кутежам. Это он отвлекал вас от супружеских обязанностей. Он первый повел вас к девкам!
К о р о л ь (гневно). Чушь, мадам!.. Я не нуждаюсь ни в ком для того, чтобы отвлекаться, как вы выражаетесь, от своих супружеских обязанностей. Я вам сделал троих детей и весьма старался. Уф! Мой супружеский долг выполнен.
М о л о д а я  к о р о л е в а (уязвленная). Если бы не роковое влияние этого развратника, вы сумели бы оценить всю прелесть семейного очага. Будем надеяться, что сегодня он вас ослушается.
К о р о л ь. Прелести моего семейного очага весьма ограничены, мадам! Говоря откровенно, мне с вами скучно. (Обращаясь к обеим королевам.) Ваше вечное злословие, ваше вечное рукоделие... Все это не для мужчины! (Гневно шагает по комнате.) Если б это имело хотя бы художественную ценность. Моя прабабка Матильда, пока ее муж выкраивал себе королевство, вышила настоящий шедевр! К сожалению, он остался в Байе. Но ваше вышивание так бездарно!..
М о л о д а я  к о р о л е в а (уязвлена). Кому что дано.
К о р о л ь. Да, вам дано немного. (Подходит к окну. Смотрит на часы. В отчаянии взрывается.) Целый месяц умираю, от скуки, не с кем словом перемолвиться! После его назначения я умышленно не торопил его... Позволил ему, как положено, совершить пасторскую поездку. Наконец он возвращается, я приглашаю его к себе, а он опаздывает! (Опять смотрит на часы, в окно, и восклицает.) А! Кто-то подошел к караулу! (Разочарованно.) Нет, это какой-то монах. (Не находит себе места. Подходит к детям. Скучающе следит за их игрой. Ворчит.) Прелестные мальчики! Семя человеческое! Уже угрюмые и тупые. И еще говорят, что надо умиляться, глядя на них, потому что они еще недостаточно взрослые, чтобы их ненавидеть или презирать. Кто из вас старший?
С т а р ш и й с ы н (встав). Я, сир.
К о р о л ь. Как вас зовут?
М а л ь ч и к. Генрих Третий.
К о р о л ь (сурово). Пока еще нет, сир! Номер второй чувствует себя превосходно. (Бросает в сторону королевы..) Прелестное воспитание, мадам! Вы уже видите себя в мечтах регентшей? И после этого вы удивляетесь, что мне противно бывать в ваших покоях! Мне не доставляет никакого удовольствия спать с собственной вдовой! Надеюсь, это мое право?

Входит офицер.

О ф и ц е р. Гонец от архиепископа примаса, сир.
К о р о л ь (вне себя). Гонец! Гонец! Я приглашал архиепископа лично! Его самого! (Внезапно поворачивается к обеим королевам; тревожно, почти жалобно.) Может быть, он болен? Тогда бы все объяснилось.
М о л о д а я  к о р о л е в а (ядовито). Это было бы слишком хорошо.
К о р о л ь (в бешенстве). Вам бы хотелось, чтобы он околел, потому что он меня любит! Гнусные бабы! Если он не пришел, значит, он при смерти. О мой Томас! Скорее, впустите гонца!

Офицер удаляется и вводит какого-то монаха.

(Поспешно подходит к нему.) Ты кто такой? Бекет болен?
М о н а х (опустившись на колено). Сир, меня зовут Вильгельм, сын Этьена, я секретарь его преподобия архиепископа примаса.
К о р о л ь. Твой господин очень болен?
М о н а х. Нет, сир. Его преподобие чувствует себя хорошо. Он приказал мне передать вашему величеству, вместе с его глубочайшим уважением, это послание... а также вот это... (Склоняясь еще ниже, передает королю какую-то вещь.)
К о р о л ь (как оглушенный). Печать? Почему он возвращает мне печать? (Развернув пергамент, читает про себя послание. Застывает. Не глядя на монаха, ледяным голосом.) Прекрасно. Твоя миссия исполнена. Иди.
М о н а х (поднимаясь с колен). Должен ли я передать монсеньеру ответ вашего величества?
К о р о л ь (жестко). Нет.

Монах уходит. Король в растерянности стоит неподвижно. Потом опускается на трон. Лицо его мрачно.
Королевы обмениваются взглядом.

К о р о л е в а - м а т ь (подойдя к королю, коварно). Что же вам написал ваш друг?
К о р о л ь (встает с места, рычит). Вон! Убирайтесь вон! Обе! Вместе с вашим королевским отребьем! Я одинок!

Испуганные королевы уходят, уводя с собой детей.

(Некоторое время ничего не соображает, шатаясь, стоит, оглушенный ударом. Потом валится на пол и, положив голову на трон, рыдает как ребенок. Со стоном.) О мой Томас! (С минуту лежит без сил, потом берет себя в руки, поднимается, бледный. Сквозь зубы, глядя на зажатую в кулаке печать.) Ты вернул мне трех королевских львов, как маленький мальчик, который не желает больше играть со мной... Ты решил теперь защищать честь господа бога. А я объявил бы войну всей Англии, пусть даже во вред ей, чтобы защитить тебя, маленький саксонец! Я пожертвовал бы, смеясь, честью всего королевства ради тебя! Но я тебя любил, а ты меня никогда не любил. Разница только в этом. (Стискивает зубы. Выражение его лица делается жестким. Глухо.) Благодарю тебя за последний подарок, который ты мне сделал, покидая меня. Теперь я буду учиться одиночеству. (Уходит.)

Свет меркнет. Слуги уносят мебель. Когда опять вспыхивает свет - те же колонны, что и вначале. Пустая церковь.
За одной из колонн, закутанный в широкий плащ, стоит человек. Это король. Последние аккорды органа. Входит
Джильберт Фолиот, епископ Лондона, в сопровождении служки. Он возвращается после вечерней службы.

К о р о л ь (останавливает его). Епископ...
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (Отступая). Что тебе нужно, человек?

Служка становится между ними.

Король?!
К о р о л ь. Да.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т. Один, без охраны, в одежде оруженосца?
К о р о л ь. И все же король. Епископ, я хочу исповедаться.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (недоверчиво). Я епископ Лондона, у короля есть свой исповедник. Это важная придворная должность, на нее нужно иметь право.
К о р о л ь. Выбор исповедника свободен, епископ, даже для королей!

Джильберт Фолиот делает знак служке, тот отходит.

Впрочем, моя исповедь будет короткой, и я не прошу у вас отпущения грехов. Я совершил нечто более серьезное, чем грех, я сделал глупость.

Джильберт Фолиот безмолвствует.

Я настоял на том, чтобы архиепископом примасом был выбран Томас Бекет. Я раскаиваюсь в этом.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (непроницаемо). Мы склонились перед королевской волей.
К о р о л ь. Знаю - с отвращением. Понадобилось больше трех месяцев терпения, чтобы силой своей власти подавить упрямую оппозицию, во главе которой стояли вы, епископ. В день выборов вы были бледны как смерть. Мне говорили, что после избрания вы серьезно заболели.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (замкнуто). Бог меня исцелил.
К о р о л ь. Его доброта безгранична. Но почему-то он заботится только о своих слугах. Меня он не спешит исцелять. И приходится лечиться самому, без божественного вмешательства. А у меня внутри засел архиепископ примас. Огромный кусок, который мне надо изрыгнуть. Что думает о нем нормандское духовенство?
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (сдержанно). Говорят, что его святейшество держит крепкой рукой бразды английской церкви. Те, кто знает ближе его частную жизнь, утверждают, что он ведет себя, как святой.
К о р о л ь (помимо своей воли, восхищен). Слишком стремительно, пожалуй, но от него я ждал всего! Один бог знает, на что способно это животное - и в хорошем и в дурном... Давайте говорить начистоту, епископ: церковь очень дорожит святыми?
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (с тенью улыбки на лице). Ваше величество, в беспредельной мудрости своей церковь уже давно заметила, что искушение святостью было для священнослужителей одной из самых искусных и опасных ловушек дьявола. Для того чтобы управлять человеческими душами, принимая к тому же в расчет скоротечность всего, требуется в первую очередь, как во всяком управлении, наличие управителей. У римской католической церкви есть свои святые, церковь прибегает к их предстательству, молится им. Но ей ни к чему создавать новых святых. Это уже излишество. И опасное излишество.
К о р о л ь. Я вижу, епископ, что с вами можно договориться. Я вас недооценил. Меня ослепляла дружба.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (сухо). Дружба - хорошая вещь.
К о р о л ь (неожиданно, очень человечно). Это ручной зверек, живой и ласковый. Его глаза неотрывно глядят на вас и согревают вам душу. Зубов его не видишь. Но этот зверек имеет странное свойство: когда он умирает - он кусается.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (осторожно). Дружба короля к Томасу Бекету умерла, ваше величество?
К о р о л ь. Внезапно, епископ. Так, как будто перестало биться сердце.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т. Любопытное явление, ваше величество, но не такое уж редкое.
К о р о л ь (берет его неожиданно под руку). Сейчас я ненавижу Бекета, епископ. Между этим человеком и мною нет ничего общего, только этот зверь, который грызет мне внутренности. Не могу больше! Я должен натравить этого зверя на Бекета. Но я король, и то, что принято называть моим величием, связывает мне руки, я нуждаюсь в чьей-нибудь помощи.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (сдержанно). Я служу только церкви.
К о р о л ь. Поговорим как мужчина с мужчиной, ведь мы с вами вместе, что называется, рука об руку, захватили Англию, ограбили ее, содрали с нее три шкуры. Мы спорим друг с другом, хитрим, стараясь выманить лишний грош, но все равно: небесные и земные интересы связаны между собой. Знаете, чего я добился от папы? Его благословения во имя веры придушить католическую Ирландию. Да, что-то вроде крестового похода - для того чтобы посадить там наше духовенство и наших баронов! Пойдем, торжественно освятив наши мечи и стяги, будто перед нами неверные! Единственное условие: по серебряному динарию с каждой семьи в год - дань ирландского духовенства, которую оно отказалось платить престолу святого Петра, а я обещал папе, что заставлю их раскошелиться. Условие принято. К концу года это составит кругленькую сумму. Рим умеет вести свои дела.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (ужаснувшись). Ваше величество, есть вещи, о которых не следует говорить, лучше даже вообще не знать о них, если это не входит в нашу прямую обязанность.
К о р о л ь (улыбается). Мы здесь вдвоем, епископ, а церковь пуста.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т. Церковь никогда не бывает пустой. Маленькая красная лампада не угасает перед главным алтарем.
К о р о л ь (нетерпеливо). Епископ, я не прочь поиграть, но только со сверстниками! Вы, может быть, принимаете меня за одну из своих овечек, святой пастырь? Тот, в честь кого светится эта маленькая лампада, легко читает в наших душах, и в вашей и в моей, он давно понял вашу алчность и мою ненависть.

Джильберт Фолиот снова замыкается в себе.

(Кричит ему раздраженно.) Тогда идите в монахи, епископ! Наденьте власяницу на голое тело, запритесь в монастыре и возносите моления!.. Лондонская епархия для сына матроса с Темзы, если у него столь чистая совесть, - это слишком много или слишком мало!
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (словно окаменев, после паузы). Если я оставлю в стороне, как мне и подобает, свои личные чувства, я должен буду признать, что до сих пор архиепископ не совершил ничего противного интересам его матери-церкви.
К о р о л ь (пристально смотрит на него, весело). Я вас вижу насквозь, дружок: вы намерены сорвать с меня подороже! Но с помощью Бекета, которому удалось заставить вас платить налог, я богат. И, по-моему, будет вполне в духе высокой морали, чтобы часть церковного золота вернулась церкви через ваше посредство. А кроме того, если уж мы взялись говорить, исходя из моральных принципов, святой епископ, то вы можете себя успокоить мыслью, что величие церкви и величие государя тесно связаны между собой и что, служа мне, вы в конечном счете трудитесь над упрочением католической церкви.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (глядя на него с любопытством). Я считал ваше величество просто грубым мальчишкой, еще не вышедшим из отроческого возраста и думающим только о своих удовольствиях.
К о р о л ь. Иногда ошибаются в людях, епископ. Я тоже ошибся. (Внезапно кричит.) О мой Томас!
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (вскрикивает). Вы его любите, ваше величество! Вы все еще его любите! Любите этого скота в митре, этого самозванца, этого саксонского ублюдка, этого грязного распутника!
К о р о л ь (бросается на него, кричит). Да, я люблю его! Но это не твое дело, поп! Я тебе говорил только о своей ненависти! Я заплачу тебе, если ты избавишь меня от него, но никогда не смей дурно о нем говорить! Или будешь иметь дело со мной!
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (задыхаясь, стонет). Вы меня задушите, ваше величество...
К о р о л ь (отталкивает его, другим тоном). Мы увидимся завтра, епископ, и разработаем подробный план действий. Вас призовут официально во дворец под каким-нибудь предлогом, например, моя благотворительность в Лондонской епархии, где я являюсь вашим первым прихожанином. Но мы будем говорить не о бедняках. Бедняки подождут. Царство, на которое они уповают, вечно. (Уходит.)

Джильберт Фолиот стоит неподвижно. Служка робко подходит к нему. Фолиот берет епископский жезл и с достоинством,
торжественно шествует по собору, один из каноников осторожно поправляет на его голове покосившуюся во время борьбы
митру. Они выходят.
Освещение меняется, опять занавесы, колонны. Утро. Епископский дворец. Входит священник, за ним - два монаха и монашек
из монастыря в Гастингсе.

С в я щ е н н и к. Его преосвященство примет вас здесь.

Монахи возбуждены, изредка подталкивают монашка.

П е р в ы й  м о н а х. Держись прямо. Облобызай перстень монсеньера и отвечай смиренно на его вопросы, а не то береги задницу.
В т о р о й  м о н а х. Ты, может, надеешься, что он тебя забыл? Великие мира сего ничего не забывают. Посмотрю я, как ты перед ним будешь разыгрывать гордеца!

Входит Бекет, в скромном одеянии.

Б е к е т. Ну что, братья, хорошая погода в Гастингсе? (Протягивает перстень для целования.)
П е р в ы й  м о н а х. Туманы, монсеньер.
Б е к е т (улыбаясь). Значит, хорошая погода в Гастингсе. Мы всегда тепло вспоминаем ваше аббатство и собираемся вскоре посетить его, когда наши новые обязанности дадут нам эту возможность. Как ведет себя этот юноша? Задал он работу вашему аббату?
В т о р о й  м о н а х. Монсеньер, это настоящий осел. Отец настоятель долго пытался взять его лаской, как вы советовали. Но вскоре пришлось посадить его в темницу на хлеб и воду и даже подвергнуть бичеванию. Ничего не помогает. Как был упрямая башка, так и остался: только и слышишь от него оскорбления! Он впал в грех гордыни! И некому протянуть руку помощи, чтобы спасти его.
П е р в ы й  м о н а х (задумчиво). Разве что дать ему хорошенького пинка в зад... Простите, ваше преосвященство, за выражение. (Монашку.) Держись прямо!
Б е к е т (монашку). Слушайся брата. Держись прямо. Обычно гордецы держат голову высоко. Посмотри мне в лицо.

Монашек смотрит.

Хорошо. (Пристально глядит на монашка, потом поворачивается к монахам.) Вас проведут в трапезную, братья мои, и накормят перед отъездом. Я распорядился, чтобы вас хорошо накормили. Не обижайте нас, мы вас освобождаем сегодня от вашего обета воздержания. Надеемся, что вы отдадите честь нашей кухне. Передайте отцу настоятелю наши благословения.
В т о р о й  м о н а х (нерешительно). А мальчишка?
Б е к е т. Мы оставим его здесь.
В т о р о й  м о н а х. Монсеньер, будьте осторожны. Он очень злой.
Б е к е т (улыбаясь). Мы не боимся.

Монахи уходят. Бекет и монашек остаются друг против друга.

Почему ты так некрасиво держишься?
М о н а ш е к. Я никому не хочу смотреть в глаза.
Б е к е т. Я научу тебя. Это будет нашим первым уроком. Посмотри на меня.

Монашек смотрит искоса.

Смотри прямо.

Монашек смотрит.

Ты по-прежнему один взваливаешь на свои плечи весь позор Англии и это бремя гнет твою спину?
М о н а ш е к. Да.
Б е к е т. Если я возьму половину на себя, тебе будет легче. (Делает знак священнику.) Попросите сюда их преосвященства.

Священник уходит.

(Улыбаясь, доверительно, монашку.) Сейчас у меня Совет с епископами; ты увидишь, что быть одному - не только твоя привилегия.
М о н а ш е к. Я почти не умею читать и писать. Я сын крестьянина, и я постригся в монахи, чтобы не быть рабом. Что вам от меня за польза?
Б е к е т (улыбаясь). Ты мне нужен. Довольно тебе? Я хочу, чтобы ты смотрел на меня всегда так, как смотришь сейчас. Некоторые носят власяницу, чтобы постоянно помнить, для чего они облеклись в это рубище... (С улыбкой распахивает, свое одеяние.) Я тоже ношу власяницу. Но это испытание смехотворно, я уже привык к ней. Мне даже кажется, если я сниму ее, я непременно простужусь. Мне нужно нечто другое, что бы царапало меня и ежеминутно напоминало о том, кто я таков. Мне нужен ты, маленький репейник, за который не знаешь как взяться. Я хочу, чтобы ты колол меня своими иглами, чтобы я встречал тернии на дороге добра, иначе я могу и в этом найти удовольствие...

Входят епископы,.

(Берет монашка за руку, отводит его в угол, тихо.) Сиди тихо в углу и держи мои дощечки для записей. Больше от тебя ничего не требуется. И не бросайся на них, это все усложнит. (Делает знак епископам, приглашая сесть, но они продолжают стоять.)
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (начинает). Монсеньер, наш Совет, видимо, уже бесцелен. Вы решили, вопреки нашим предостережениям, вести открытую борьбу с королем. Прежде чем было публично объявлено о трех отлучениях от церкви, на которые вы потребовали от нас санкции, - король уже нанес ответный удар. Верховный королевский судья Ричард де Ласи ждет в приемной, чтобы вызвать вас от имени короля. Он предъявит вам официальное требование предстать перед Большим королевским советом, который будет происходить во Дворце правосудия и куда вы должны явиться не позже завтрашнего дня.
Б е к е т. В чем меня обвиняет король?
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т. В нарушении вами долга. Тайный совет проверил ваши счета, и король требует вернуть ему крупную сумму, числящуюся за вами с того времени, когда вы ведали государственной казной.
Б е к е т. Оставляя пост канцлера, я представил все счета Верховному судье и получил от него расписку в том, что за мной не числится никакого долга и ко мне нет никаких претензий. Что же требует король?
Е п и с к о п  О к с ф о р д с к и й. Сорок тысяч марок чистого золота.
Б е к е т (улыбаясь). По-моему, никогда за все то время, что я был канцлером, во всех сундуках всей Англии не было такой суммы! Но с помощью ловкого писца... Король сжал свой кулак, и я, как муха, попался в этот кулак. (Смотрит на епископов с улыбкой.) Мне кажется, мессиры, что вы должны почувствовать некоторое облегчение.
Е п и с к о п  Й о р к с к и й. Мы ведь отговаривали вас идти на открытую борьбу.
Б е к е т. Вильгельм Энсфорд, с соизволения короля, убил священника, которого я назначил в приход в его ленных владениях, под тем предлогом, что не одобряет моего выбора. Разве я должен допускать, чтобы убивали моих священников?
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т. Вы не имели права назначать священника в нормандские ленные владения. Ни один норманн, мирянин или духовное лицо, не потерпит этого! Это значило бы свести на нет все наши завоевания. Все может быть поставлено под вопрос в Англии, кроме того факта, что она была завоевана и поделена в тысяча шестьдесят шестом году. Англия - страна закона и самого щепетильного уважения к закону. Но закон начинается только с этой даты, в противном случае Англии не существует.
Б е к е т. Епископ, должен ли я вам напомнить, что мы слуги господа бога, и наш долг защищать честь, которая не связана ни с какой датой.
Е п и с к о п  О к с ф о р д с к и й (мягко). Это был неловкий, даже вызывающий поступок. Ведь Вильгельм Энсфорд приближенный короля.
Б е к е т (с улыбкой). Я его хорошо знаю. Он очарователен. Мы с ним немало выпили.
Е п и с к о п  Й о р к с к и й (визгливо). Я двоюродный брат его жены!
Б е к е т. Это, конечно, огорчительная подробность, мессир епископ, но он убил моего священника! Если я не буду защищать своих священников, кто же защитит их? Джильберт Клер своей властью судил одного священника, который подлежал только нашей юрисдикции.
Е п и с к о п  Й о р к с к и й. Подумаешь, жертва правосудия! Стоило из-за него драться! Его обвиняли в изнасиловании и в убийстве! Не умнее ли было согласиться, чтобы повесили этого негодяя, сто раз заслужившего веревку, и сохранить мир?
Б е к е т. "Не мир пришел я принести, но меч!" Ваше преосвященство, наверно, не раз читали эти слова? Мне безразлично, в чем обвинялся этот человек. Если я допущу, чтобы моих священников судил мирской суд, если я допущу, чтобы Роберт Вер увез из нашего монастыря монаха, принявшего пострижение, под тем предлогом, что это его беглый крепостной, - через пять лет от нашей свободы, да и от самих нас вряд ли что останется! Я отлучил от церкви Джильберта Клера, Роберта Вера и Вильгельма Энсфорда. Царство божие защищает себя точно так же, как и все прочие царства. Неужели вы думаете, что достаточно появиться закону, и все подчинится ему по доброй воле? Без вмешательства силы, его извечного врага, закон - ничто!
Е п и с к о п  Й о р к с к и й. Какой силы? Довольно бросать слова на ветер! Король - вот сила и вот закон!
Б е к е т. Есть закон писаный, но существует и другой, неписаный закон, и, в конце концов, королям приходилось склонять перед ним голову. (Пристально смотрит на собравшихся, с улыбкой.) Я был кутилой, мессиры, возможно, даже распутником, словом, человеком от мира сего. Я обожал жизнь, я смеялся над всем прочим, но если так, не следовало взваливать на меня это бремя. Теперь я принял на себя это бремя, я засучил рукава, и ничто не заставит меня отступиться!
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (поднимается в бешенстве и подходит к Бекету). А знаете, к чему приводит точное соблюдение церковной юрисдикции? К тому, чтобы красть, да-да, красть крепостных саксонцев у их господ! Любой раб может скрыться от своего господина в монастырь. Два взмаха ножниц, одна молитва - и феодал лишается крепостного, не имея возможности вернуть его, над крепостным уже не властна юрисдикция феодала и короля. Что это - справедливость или ловкий фокус? Разве собственность не священна? Если бы у владельца украли быка, стали бы мешать пострадавшему требовать возвращения своего добра?
Б е к е т (улыбаясь). Епископ, я восхищаюсь энергией, с какой вы защищаете богатых нормандских собственников. Тем более что, по-моему, сами вы не принадлежите к их числу. Вы забываете об одном - очень важном для священника, - о том, что у крепостного саксонца есть душа, которую может призвать к себе бог, но это никак не относится к быку.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (вне себя). Не прикидывайтесь младенцем, Томас Бекет! Вы довольно долго, несмотря на свое происхождение, пользовались этим положением вещей, и вам бы следовало быть скромнее в ваших нападках сейчас. Кто покушается на английскую собственность - покушается на королевство. А кто покушается на королевство, в конечном счете, покушается на церковь и веру! Кесарю...
Б е к е т (прерывая), ...кесарево, епископ. Но когда кесарь покушается на то, что ему не положено, надо подобрать сутану и бороться против кесаря его же оружием. Я знаю так же хорошо, как и вы, что в большинстве случаев крепостные, укрывающиеся в наших монастырях, мечтают только о том, чтобы спастись от рабства. Но если на сто тысяч обманщиков найдется хоть один саксонский крепостной, который искренне стремится служить богу, то я готов ради него поставить на карту благополучие всей церкви и даже самое ее существование.

После этого взрыва наступает молчание.

Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (улыбается). Сказка про заблудшую овцу имеет успех. Всегда можно сделать, монсеньер, хороший рассказ на этот умилительный сюжет. Политика - дело другое. И вы доказали, что вам это прекрасно известно.
Б е к е т (сухо). Я доказал вам это, когда занимался политикой. А сейчас я занимаюсь не политикой.
Е п и с к о п  О к с ф о р д с к и й (мягко). По-моему, было бы умнее и целесообразнее в нашем огромном земном царстве, равновесие коего столь трудно поддерживать и одной из опор коего являемся мы, не противопоставлять нашего формального запрета согласию владельца, когда крепостной человек хочет служить богу. Не спорю, церковь должна бороться, чтобы защищать своих приверженцев, но ни в коем случае никогда не должна терять разум. Это говорит вам очень старый церковнослужитель.
Б е к е т (мягко). Я не проявил достаточно разума, приняв сан архиепископа примаса. Сейчас я уже не имею права быть разумным, по крайней мере в том смысле, какой вкладываете вы и в это слово. Благодарю, ваши преосвященства, Совет окончен, а мое решение принято. Я сохраню в силе эти три отлучения от церкви. (Делает знак священнику.) Пригласите Верховного судью.

Входят два стражника, за ними - Ричард де Ласи и герольд.

(Подходит к де Ласи, улыбаясь.) Ричард де Ласи, когда-то мы были приятелями; я помню, предобеденная проповедь вам всегда казалась слишком длинной. Я буду вам весьма признателен, если вы избавите меня сегодня от вашей. Вызов в суд полагается оглашать, но, насколько я знаю, это нагонит на нас обоих тоску. Я отвечу на королевский вызов.

Занавеси опускаются. Далекие звуки труб. Из-за занавесей появляется король. Разглядывает что-то сквозь щель в занавесе.
Внезапно входит Джильберт Фолиот.

К о р о л ь. Ну что там? Отсюда мне ничего не видно.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т. Процедура будет соблюдена, ваше величество. Предъявлен третий по счету вызов. Бекет не явился. Сейчас он будет осужден за отказ явиться в суд. Установив должностное преступление, старший среди нас, епископ Чистерский, сам отправится к нему, чтобы объявить, согласно древней хартии английской церкви, что отныне наше духовенство не признает его, считает себя свободным от повиновения ему и обращается к суду святейшего папы. Далее я, епископ Лондонский, лично от своего имени выступаю против Бекета, назвав его при этом "бывшим архиепископом примасом", другими словами, в первый раз лишу его титула и публично обвиню в том, что он по наущению дьявола и дабы выказать свое неповиновение королю торжественно отслужил кощунственную мессу.
К о р о л ь (тревожно). Не слишком ли все это грубо?
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т. Нет. Обмануть никого не обманешь, но зато действует безотказно. Мы не строим себе иллюзии относительно эффективности этого пункта, но после того, как официальное обвинение и наш отказ повиноваться ему развенчают его окончательно, ваше величество через посредство судьи, а еще лучше - лично, потребует в Суде от баронов и прелатов изгнать клятвопреступника. Все можно закончить сегодня же. Текст официального обвинения при вас, ваше величество? В нужный момент я вас предупрежу.
К о р о л ь (вынимает из кармана пергамент). "Внимайте все здесь присутствующие нашему королевскому слову. Вы служите нам верой и правдой, и посему мы требуем от вас осуждения Бекета, бывшего архиепископа и нашего вассала, который, будучи вызван по всен форме, отказался нести ответ перед короной...". Я плохо читаю.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т. Это безразлично. Никто не слушает такого рода обращения. Ассамблея приступит затем к голосованию в установленном порядке и вынесет приговор о заключении в тюрьму. Приговор уже составлен.
К о р о л ь. Единогласно?
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т. Мы все здесь норманны. Остальное - в руках вашего величества. Предстоит только исполнить.
К о р о л ь (внезапно им овладевает слабость). О мой Томас!
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (холодно). Я могу еще остановить машину, ваше величество.
К о р о л ь (колеблется, потом). Нет. Иди.

Джильберт Фолиот уходит. Король возвращается на прежнее место к занавесу. Обе королевы, проскользнув в зал,
смотрят, стоя рядом с королем, через щель в занавесе.

М о л о д а я  к о р о л е в а. Он погиб?
К о р о л ь (глухо). Да.
М о л о д а я  к о р о л е в а. Наконец-то!
К о р о л ь (отрывается от занавеса, с ненавистью смотрит на нее, кричит). Я запрещаю вам радоваться!
М о л о д а я  к о р о л е в а. При виде гибели вашего врага?!
К о р о л ь (задыхаясь от бешенства). Бекет мой враг, но даже - ублюдок, голый, в чем мать родила - он в тысячу раз дороже вас, мадам, с вашей короной и со всеми вашими драгоценностями и с вашим августейшим отцом в придачу!.. Бекет напал на меня, он продал меня. Я обязан бороться против него и раздавить его, но он щедро делился со мной всем, и только ему я обязан тем, что есть во мне хорошего. А что дали вы мне; только вашу мелочность да посредственность, вечную заботу о своей незначительной персоне и разговоры о ваших прерогативах! Вот почему я запрещаю вам улыбаться, когда он умирает.
М о л о д а я  к о р о л е в а (задета). Я отдала вам свою молодость, и я мать ваших детей...
К о р о л ь (кричит). Я не люблю своих детей! Что касается вашей молодости, этого цветка, засохшего между страницами молитвенника, когда вам было всего двенадцать лет, этой лишенной аромата, бесцветной молодости, - оставьте! Стоит ли о ней жалеть? Быть может, к старости лицемерие и злоба придадут вам хоть какое-то своеобразие. Ваше чрево было пустыней, мадам, по которой я, в силу супружеского долга, был обречен блуждать в одиночестве. Но никогда вы не были мне настоящей женой! А Бекет был моим другом, полным сил, великодушия, живой крови! (Захлебывается от рыданий и кричит.) О мой Томас!
К о р о л е в а - м а т ь (подойдя к нему, высокомерно). А я, сын мой, я тоже вам ничего не дала?
К о р о л ь (окидывая ее взглядом с ног до головы, сухо). Жизнь. Да. Благодарю вас, мадам. Но потом я видел вас только мельком, одетую для бала, или в короне, или в горностаевой мантии, за десять минут до какой-нибудь церемонии, когда мне полагалось находиться при вас. Я всегда был одинок, ни одна душа на свете не любила меня, кроме Бекета!
К о р о л е в а - м а т ь (злобно кричит). Ах, так! Призовите же его назад! Отпустите ему грехи, раз он вас любит, верните ему всю власть! Чем же вы сейчас занимаетесь?
К о р о л ь. Я вновь учусь быть одиноким, мадам, я уже привык.

Входит запыхавшийся паж.

Ну, что там?
П а ж. Ваше величество, Томас Бекет появился, когда его уже перестали ждать, больной, бледный, в полном облачении, с тяжелым серебряным крестом в руках. Он прошел через зал, и никто не посмел его остановить, а когда Роберт граф Лейстерский начал читать приговор, Бекет остановил его жестом, именем бога запретив обвинять его, Бекета, своего духовного наставника, - ссылаясь в свою защиту на святейшего папу! Потом он прошел через расступившуюся перед ним, онемевшую от удивления толпу. И направился к выходу.
К о р о л ь (не мог сдержать радостной улыбки). Хорошо сыграно, Томас, ты выиграл очко! (Потом берет себя в руки; сконфужен.) А мои бароны?
П а ж. Положив руку на эфес шпаги, они кричали: "Изменник! Клятвопреступник! Арестуйте его! Ничтожество! Слушай свой приговор!" Но никто не посмел тронуться с места, никто не решился коснуться его святого облачения!
К о р о л ь (буквально рычит). Идиоты! Я окружен идиотами, а единственный умный человек в моем королевстве - против меня!
П а ж. На пороге он остановился, холодно посмотрел на них - беснующихся, орущих, бессильных - и сказал, что еще недавно он ответил бы им с оружием в руках, что сейчас он не имеет возможности сделать этого, но пусть они не забывают о том времени.
К о р о л ь (ликуя). Он всегда всех побеждал. Всех! Любым оружием - палицей, копьем, шпагой. На турнирах они валились, как карточные валеты.
П а ж. Его взгляд был так холоден и насмешлив, что они замолчали, хотя у него в руках был только архиепископский жезл. Тогда он повернулся и ушел. Говорят, что он пригласил к себе сегодня на ужин всех городских нищих.
К о р о л ь (потемнев). А епископ Лондонский, который собирался стереть его в порошок? Мой деятельный друг Джильберт Фолиот?
П а ж. Епископ в бешенстве старался восстановить толпу против Бекета, он выкрикивал ужасные оскорбления, но ничего не помогало! В конце концов, он лишился сознания. Сейчас его приводят в чувство.
К о р о л ь (на него внезапно нападает веселый, неудержимый смех. Под оскорбленными взглядами королев он падает на руки пажа и, не в силах сдержать смех, хохочет и хохочет). Нет, это слишком смешно! Слишком смешно!
К о р о л е в а - м а т ь (холодно бросает, уходя). Завтра вы будете меньше смеяться, сын мой. Если вы не примете срочных мер, Бекет переправится на тот берег сегодня же ночью, попросит убежища у короля Франции, а уж оттуда будет безнаказанно издеваться над вами.

Оставшись один, король перестает смеяться. Внезапно выбегает из зала.
Освещение меняется. Поднимается занавес. Мы в покоях у Людовика VII, короля Франции. Он сидит очень
прямо на троне посередине зала. Это толстый человек с хитрым взглядом.

Л ю д о в и к (своим баронам). Мессиры, мы во Франции, и, как поется в песне, "плевать нам на английского короля".
П е р в ы й  б а р о н. Ваше величество не может не принять его чрезвычайных послов.
Л ю д о в и к. Я принимаю всех послов, и простых и чрезвычайных. Приму и этих. Это мое ремесло.
П е р в ы й  б а р о н. Они ждут уже больше часа в приемной вашего величества.
Л ю д о в и к (махнув рукой). Подождут, это уж их ремесло. Послы должны торчать в приемной. Я знаю, о чем они будут просить меня.
В т о р о й  б а р о н. Выдача изменившего подданного - это акт вежливости, обязательный для коронованных особ.
Л ю д о в и к. Милейший барон, коронованные особы играют комедию вежливости. Но государства не должны следовать их примеру. Что касается вежливости, то я прибегаю к ней только в интересах Франции. А интересы Франции в том, чтобы чинить всевозможные препятствия Англии, которая, в свою очередь, делает то же самое в отношении Франции. Когда у нас на Юге случается славное маленькое восстание, то всегда в карманах бунтовщиков, которых мы вешаем, обнаруживаются золотые монеты с изображением нашего любезного кузена Генриха. Архиепископ - это ядро на ноге у Генриха Плантагенета. Да здравствует архиепископ! Кроме того, он мне симпатичен, этот человек!
В т о р о й  б а р о н. Всемилостивейший государь, вы наш повелитель. И до тех пор, пока наша политика позволяет нам не зависеть от короля Генриха...
Л ю д о в и к. В данный момент ухудшение отношений нам на руку. Вспомните дело Монмирей. Мы подписали мир с Генрихом при одном условии - чтобы беженцам из Бретани и Пуату, которых он требовал вернуть, было даровано полное прощение. Через два месяца им всем отрубили головы. Это задело мою честь. Тогда я еще не был достаточно силен... Ну и... Пришлось притвориться, что я ничего не слышал о казни этих людей... И мило улыбаться своему английскому кузену. Но сейчас, благодарение богу, наши дела идут лучше, и ныне уже он нуждается в нас! Вот теперь я и вспомню о своей чести! Ведь у нас - королей - незавидная профессия, мы можем себе позволить быть честными из двух один раз. Пусть войдут послы.

Первый барон выходит и возвращается с Джильбертом Фолиотом и графом Арунделом.

П е р в ы й  б а р о н. Ваше величество, позвольте представить вам двух чрезвычайных послов его величества Генриха Английского: его преосвященство епископа Лондонского и графа Арундела.
Л ю д о в и к (дружески приветствуя графа). Приветствую вас, милорд! Сожалею, что распри между нашими королевствами, к счастью, ныне улаженные, не позволяли нам наслаждаться зрелищем мирных схваток между нашими дворянами, где столько раз торжествовала ваша доблесть. Я не забыл вашего поразительного подвига на последнем турнире в Кале. Вы все так же владеете этим стремительным ударом копья?
Г р а ф  А р у н д е л (склоняется, он польщен). Надеюсь, сир.
Л ю д о в и к. Нет, это мы надеемся, что наши добрые отношения с вашим любезным повелителем позволят нам вскоре оценить ваше мастерство по достоинству, хотя бы по случаю предстоящих празднеств...

Джильберт Фолиот разворачивает пергамент.

Мессир епископ, я вижу, у вас в руках послание вашего короля. Мы слушаем вас.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (еще раз кланяется и начинает читать). "Дражайшему брату и другу Людовику, королю французов, от Генриха, короля Англии, герцога Нормандии, герцога Аквитании и графа Анжуйского. Да будет вам известно, что Томас, бывший архиепископ Кентерберийский, после публичного суда, состоявшегося при моем дворе, был обвинен полномочной ассамблеей баронов моего королевства в обмане, клятвопреступлении и в измене своему государю. После чего он, как изменник, бежал из моего королевства, исполненный злонамеренных замыслов. Настоятельно прошу вас ни в коем случае не дозволять, чтобы преступник или кто-либо из его приспешников пребывал на вашей земле, а также, чтобы кто-либо из ваших подданных дал моему заклятому врагу помощь, поддержку или совет. Ибо заявляю, что ваши враги или враги вашего королевства никогда не получили бы такой помощи ни от меня, ни от моих подданных. Рассчитываю, что вы поможете мне отомстить за мою честь и наказать моего врага. Точно так же, как сделал бы это я для вас, если в том была бы нужда".

По окончании чтения наступает тишина. Джильберт Фолиот, сделав низкий поклон, передает пергамент королю,
тот небрежно сворачивает его и протягивает одному из своих баронов.

Л ю д о в и к. Мессиры, мы внимательно выслушали послание нашего любезного кузена и примем его к сведению. Наша канцелярия приготовит ответ, который вы получите завтра. Сейчас мы можем только выразить наша удивление. До нас не доходило слухов о пребывании архиепископа Кентерберийского на нашей земле.
Д ж и л ь б е р т  Ф о л и о т (очень отчетливо). Сир, бывший архиепископ укрылся в аббатстве святого Мартина, близ Сент-Омера.
Л ю д о в и к (неизменно любезен). Епископ, мы льстим себя надеждой, что в нашем королевстве существует хоть какой-то порядок. Если бы было так, как вы говорите, нас, конечно, известили бы. (Жестом руки отпускает послов.)

Послы делают три поклона и, пятясь, уходят, провожаемые первым бароном.

(Тотчас же второму барону.) Введите Томаса Бекета и оставьте нас одних.

Второй барон выходит и сейчас же вводит Бекета в монашеском одеянии. Второй барон удаляется.
Бекет опускается перед королем на колено.

(Ласково.) Встаньте, Томас Бекет. И приветствуйте нас, как положено архиепископу примасу Англии. Достаточно поклона, и если я не путаюсь в правилах этикета, я обязан только слегка наклонить голову вам в ответ. Вот и все. Я должен был бы даже облобызать ваш перстень, если бы визит был официальный. Но мне кажется, что это не официальный визит?
Б е к е т (с улыбкой). Нет, сир. Я всего-навсего изгнанник.
Л ю д о в и к (любезно) Это тоже очень почетный титул во Франции.
Б е к е т. Боюсь, что теперь это мой единственный титул. Мое состояние отобрано и роздано тем, кто послужил королю орудием против меня. Графу Фландрскому и всем его баронам были разосланы письма с предписанием схватить меня. Епископ Пуатье, заподозренный в том, что хотел дать мне убежище, отравлен.
Л ю д о в и к (с прежней улыбкой). Я вижу, вы весьма опасный человек.
Б е к е т (тоже улыбается). Боюсь, что так.
Л ю д о в и к (спокойно). Мы любим опасность, Бекет. И если бы король Франции стал бояться короля Англии, - это значило бы, что в Европе не все идет как надо. Мы вам окажем наше королевское покровительство на той из наших земель, какую вам угодно будет выбрать.
Б е к е т. Смиренно благодарю ваше величество. Но тем не менее должен предупредить, что я не могу купить покровительство ценой какого-либо враждебного акта против моей страны.
Л ю д о в и к. Вы несправедливы к нам. Мы сами это прекрасно понимаем. Поверьте, мы достаточно долго занимаемся своим ремеслом, чтобы не делать грубых ошибок в выборе наших шпионов и изменников. Король Франции не потребует у вас ничего. Но... Не забывайте, в политике всегда есть "но".

Бекет поднимает голову.

(С трудом встает с трона на своих толстых ногах и, подходя к Бекету, фамильярно.) Я должен учитывать только интересы Франции, Бекет. У меня нет возможности думать еще и об интересах бога. Через месяц, через год я могу пригласить вас сюда и самым ханжеским тоном сообщить вам, что наши с Англией отношения изменились и что я вынужден вас изгнать. (Дружески хлопает Бекета по плечу, приветливый, с искрящимися умом глазами; улыбаясь едко.) Надеюсь, архиепископ, что вы с этой кухней тоже знакомы, не так ли?
Б е к е т (тоже улыбаясь). Да, сир. Совсем еще недавно был знаком.
Л ю д о в и к (добродушно). Вы мне очень симпатичны. Заметьте, Бекет, будь вы французским епископом, возможно, я бы тоже запрятал вас в тюрьму. Но в данных обстоятельствах вы имеете право на мое королевское покровительство. Вы любите откровенность, Бекет?
Б е к е т. Да, сир.
Л ю д о в и к. В таком случае, мы поладим. Вы рассчитываете попасть к святейшему папе?
Б е к е т. Да, сир, если меня пропустят через ваши земли.
Л ю д о в и к. Вас пропустят. Но примите дружеский совет. Это между нами. Не впутывайтесь ни в какие истории в Риме. Берегитесь папы... Он продаст вас за тридцать серебреников. Этот человек вечно нуждается в деньгах.

Свет меркнет. Занавес закрывается. Раздается тихая музыка. С обеих сторон сцены выдвигаются два сиденья, на которых сидят:
на одном - папа, на другом - кардинал. Папа, маленький, живой, очень худой человечек, говорит с ужасающим итальянским акцентом. Рядом с ним - смуглый кардинал, говорит с еще более резким агентом. Все здесь кажется каким-то грязным, несмотря на позолоту.

П а п а. Нет, я не согласен, Замбелли! Совершенно не согласен. "Комбинадзионне" - неудачная. Мы потеряем честь из-за трех тысяч серебряных марок.
К а р д и н а л. Ваше святейшество, речь идет не о том, чтобы потерять честь, а о том, чтобы получить деньги от английского короля и выиграть время. Потерять эти деньги, сразу дав отрицательный ответ, не устроит ни дел папской курии, ни дел Томаса Бекета и - боюсь - даже высших интересов нашей церкви. Получить деньги - согласен, сумма чрезвычайно мала; но тем не менее принять ее - это значит сделать жест умиротворения в интересах мира во всей Европе. А это всегда было главнейшей заботой святого престола.
П а п а (озабоченно). Если я возьму деньги от короля, я не смогу принять архиепископа, который уже месяц дожидается в Риме аудиенции.
К а р д и н а л. Примите и деньги, ваше святейшество, и архиепископа. Одно искупит другое. Деньги устранят пагубные последствия аудиенции, данной архиепископу; с другой стороны, если вы примете архиепископа, будет не так унизительно взять деньги.
П а п а (нахмурясь). Не желаю его принимать. Говорят, он человек искренний. Такие люди сбивают меня с толку. После них во рту остается привкус горечи.
К а р д и н а л. Искренность - такой же расчет, как и все другое, ваше святейшество. Если проникнуться этим принципом, тогда никакая искренность вас не собьет с толку. При очень сложных переговорах, когда дело не двигалось вперед и маневр не удавался, мне приходилось прибегать к этому приему. Обычно противник попадался в ловушку: он придумывал какой-нибудь необыкновенно тонкий план, делал ложный шаг, и западня захлопывалась. Опаснее, когда ваш противник начинает играть в искренность одновременно с вами. Тогда игра так запутывается, что ужас.
П а п а. А знаете, почему он так упорно добивается нашей аудиенции, протоптавшись месяц в моей передней?
К а р д и н а л. Нет, ваше святейшество!
П а п а (с нетерпеливым жестом). Замбелли! Не хитрите со мной! Вы же сами мне об этом рассказали.
К а р д и н а л (спохватывается). Простите, ваше святейшество, я совсем забыл. Или, вернее, поскольку вы меня спросили об этом, я решил, что вы сами забыли, и совершенно случайно...
П а п а (раздраженно). Если уж мы между собой пустимся на разные ненужные хитрости, мы совсем запутаемся!
К а р д и н а л (сконфуженно). Просто рефлекс, ваше святейшество. Простите великодушно.
П а п а. Бекет хочет просить меня, чтобы я лишил его сана архиепископа примаса, вот для чего он в Риме! А знаете, почему он просит об этом?
К а р д и н а л (раз в жизни - откровенно). Да, ваше святейшество!
П а п а (раздраженно). Нет, монсеньер, вы этого не знаете! Это сказал мне ваш враг - Рапалло!
К а р д и н а л (скромно). Верно, но я тоже знал, потому что держу при Рапалло своего шпиона.
П а п а (подмигивая). Кюлограти?
К а р д и н а л. Нет. Один только Рапалло считает, что Кюлограти мой шпион. Я приставил шпиона к Кюлограти и получаю все сведения через него.
П а п а (прерывает его жестом). Бекет утверждает, что выборы в Кларендоне не были свободными, что он обязан своим назначением лишь капризу короля и что поэтому честь господня, поборником коей он себя теперь считает, не позволяет ему носить этот узурпированный титул. Он хочет быть простым священником!
К а р д и н а л (после небольшого раздумья). В этом человеке бездна честолюбия.
П а п а. Однако он знает, что мы знаем, что только его титул и сан - его единственная защита от королевского гнева. Я не дам ни гроша за его шкуру, где бы он ни находился, если он не будет архиепископом!
К а р д и н а л (глубокомысленно). Он ведет тонкую игру. Но мы сильнее, потому что не знаем точно, чего мы хотим. А полная неопределенность намерений дает удивительную свободу маневрирования. (Секунда размышления. Потом внезапно восклицает.) У меня появилась идея, новая "комбинадзионне", ваше святейшество! Пусть ваше святейшество притворится, что верит в мучения его совести. Пусть примет Бекета, сложит с него титул и сан архиепископа примаса, а потом сразу же, дабы вознаградить его за усердие в защите английской церкви, вновь назначит его архиепископом, на сей раз - по всей форме, как и полагается. Таким образом, мы отводим угрозу, выигрываем очко у Бекета и другое у короля!
П а п а. Игра слишком опасна. У английского короля длинные руки!
К а р д и н а л. В данный момент не длиннее, чем у короля Франции, которому сейчас выгодно покровительствовать Бекету. Наша политика должна состоять в том, чтобы все время проверять, чьи же руки длиннее. К тому же мы можем действовать тайно. Пошлем английскому двору секретные письма о том, что это новое назначение - простая формальность и что мы не утвердили отлучений от церкви, провозглашенных Бекетом, а с другой стороны, уведомим Бекета о существовании этих секретных писем и попросим держать их в секрете и считать недействительными.
П а п а (вконец запутавшись). Тогда, может быть, нет смысла делать их секретными?
К а р д и н а л. Нет, есть. Потому что тогда мы сможем держаться с каждым так, будто другой не знает содержания писем, конечно, приняв вое меры к тому, чтобы содержание стало известно обоим. Главное, чтобы они не знали, что мы знаем, что они знают. Это и ребенку ясно.
П а п а. Но что нам делать с Бекетом, будет он архиепископом или нет?
К а р д и н а л (беспечно махнув рукой). Мы его пошлем в монастырь! Во французский, поскольку ему покровительствует король Людовик, например, в обитель цистерианцев в Понтиньи. Там очень жесткий устав. Явно пойдет на пользу этому бывшему денди. Пускай поучится в бедности быть утешителем бедных.
П а п а (улыбается). Совет, по-моему, хорош, Замбелли. Черствый хлеб, вода и ночные бдения - прекрасное лекарство против искренности. (Задумывается, после молчания.) Единственное, чего я не понимаю, Замбелли, какая вам выгода в том, чтобы давать мне хороший совет?

Кардинал притворяется, что он растерян. Часть декорации возвращается за кулисы так же, как и появилась. Занавес поднимается, открывая в середине сцены маленькую голую келью. Бекет молится перед простым деревянным распятием. Скорчившись в углу,
монашек забавляется, играя ножом.

Б е к е т. В общем, это было бы просто. Может быть, слишком просто. Святость ведь тоже искушение. Ах, господи, до чего же трудно получить от тебя ответ! Я много молился, но я не верю, что люди, более достойные, которые уже давно вопрошают тебя, научились лучше разгадывать твои истинные намерения. Я только ученик, новичок, и мне приходится примирять противоречия, как в пору первых латинских переводов: помнится, старик священник немало смеялся над моими фантазиями! Но не могу же я верить в то, что твой язык изучают столь же прилежно, как любой человеческий, что в нем тоже существуют словарь, грамматика, особые обороты речи. Я убежден, что когда какой-нибудь закоренелый грешник впервые падает на колени и, потрясенный, шепчет твое имя, ты тут же отвечаешь, и он понимает тебя. Я пришел к тебе, как дилетант, и удивился, что обрел в этом еще и радость. Поэтому-то я долгое время остерегался, я не мог поверить в то, что могу приблизиться к тебе хотя бы на шаг. Не мог поверить, что путь этот дарует счастье. Их власяницы, посты, ночные бдения на ледяных церковных плитах, когда смятенные забитые человеческие существа взывают к тебе, - все это представлялось мне лишь предосторожностями слабого. А теперь мне кажется, будто и в могуществе и в роскоши, даже в плотских наслаждениях я не переставал говорить с тобой. Ведь ты также - бог богатых, счастливых людей, и в этом, господь, ты проявил глубочайшую свою справедливость. Ты никогда не отвращал взгляда от того, кто имел все с момента рождения. Ты не бросал его в одиночестве, его, попавшего в сети житейских благ. И, быть может, именно такой человек и есть твоя заблудшая овца... Бедняки и калеки имеют перед ним слишком много преимуществ, обогнали его, так сказать, в самом начале пути. Они и так полны тобой. Ты принадлежишь им всецело, и залогом является их нищета. Но иногда мне чудится, что их высокомерные головы склонятся еще ниже в день Страшного суда, чем головы богачей. Ибо твой высший порядок, который мы ошибочно зовем справедливостью, таинствен и глубок, и ты столь же скрупулезно исследуешь их худосочные зады, как и зады королей. И среди всех этих различий, ослепляющих нас, а для тебя незаметных, ты обнаруживаешь под короной или под коркой грязи все ту же гордыню, то же тщеславие, те же ничтожные, самодовольные заботы о себе. Господи, сейчас я уверен, что ты хотел соблазнить меня этой власяницей, - которая многим служит еще одним поводом для глупого тщеславия, - голой кельей, одиночеством, зимним холодом, так просто переносимым, привычной молитвой, несущей успокоение. Было бы чересчур легко для тебя покупать за такую дешевую цену. Я ухожу из монастыря, где ты окружен столькими предосторожностями. Я опять надену митру и золотую ризу, возьму в руки серебряное распятие тонкой чеканки. Я вернусь опять на свое место и буду бороться тем оружием, которое тебе угодно было вложить мне в руки. Ты пожелал сделать меня архиепископом примасом, ты повелел мне играть роль одинокой пешки против короля, но пешки, почти равной ему. Я смиренно вернусь на свое место, дав возможность людям обвинять меня в гордыне, вернусь, дабы творить то, что почитаю своим делом. Итак, да будет воля твоя! (Осеняет себя крестным знамением.)

Монашек, игравший все это время в углу ножом, внезапно бросает его и смотрит, как нож, врезавшись в пол, вибрирует.
Бекет оборачивается.


Занавес



Действие четвертое


Те же декорации. Бедная келья Бекета. Бекет стоит. Перед ним - настоятель монастыря и два монаха.

Н а с т о я т е л ь. Так вот, сын мой, о чем пишет король.
Б е к е т (непроницаем). Я понимаю ваше волнение, мессир аббат.
Н а с т о я т е л ь. То, что вы избрали своим убежищем наш монастырь, для нас огромная честь и слава, и не думайте, ради бога, что мы отказываем вам в пристанище из-за полученного приказа. Но...
Б е к е т (неумолимо). Но?
Н а с т о я т е л ь. Мы просто вас предупреждаем, чтобы вы сами с присущим вам благоразумием решили, что делать.

Пауза.

Б е к е т (пронизывает его взглядом, потом небрежно). Благоразумие - это добродетель, но не следует быть чересчур благоразумным, отец мой. Ведь ваш монастырь находится во владениях его величества короля Людовика, который обещал мне свое королевское покровительство, не правда ли?
Н а с т о я т е л ь (скромно). Здесь в Понтиньи - родной дом ордена цистерианцев. Но наш орден слишком разветвлен... у него, как вы знаете, огромные владения также и в Англии, и в Нормандии, в графстве Анжуйском и герцогстве Аквитанском.
Б е к е т (улыбается). Ах, как трудно, мессир аббат, защищать честь божью при столь обширных владениях! (Подходит к маленькому узелку, приготовленному в углу.) Взгляните, вот мое имущество: смена белья и полотенце. Мой узелок был приготовлен заранее. Я и сам намеревался уйти сегодня.
Н а с т о я т е л ь (просветлев). Это облегчает наши души; значит, прискорбное решение принято вами, сын мой, еще до нашего посещения.
Б е к е т (надменно). Не называйте меня больше своим сыном, аббат. Я забыл сказать вам, что его святейшество пожелал возвратить мне сан архиепископа примаса английской церкви, и я охотно принял его из рук папы. Поэтому, уходя в неизвестность, я дам вам свое апостольское благословение. (Протягивает руку с перстнем настоятелю.)

Настоятель, скрепя сердце, преклоняет колено и целует перстень, потом уходит вместе с монахами.

(Стоит неподвижно, потом берет свой узелок и обращается к монашку.) Пойдем, мальчик! Не забудь свой нож, он может еще пригодиться в дороге.

Они уходят в другую сторону.
Декорация, изображавшая келью, поднимается вверх, открывая трон короля Франции, стоящий посередине зала.
Король Людовик входит, держа Бекета под руку.

Л ю д о в и к. Я уже говорил вам, Бекет, политическая стряпня - это мерзость... И сам пропитываешься этой вонью. Между Англией и нами возобновляются добрые отношения. Мир с англичанами дает мне огромные преимущества в той борьбе, которую я начинаю против Священной Римской империи. Прежде чем двинуться на Восток, я должен обеспечить свои тылы, заключив перемирие с Генрихом Плантагенетом. Вы, разумеется, догадываетесь, что король, предъявив мне счет, занес ваше имя на почетное место? Должен сознаться, что все прочие его требования незначительны. (Размышляет.) Странный человек! Казалось бы, политика Англии должна была состоять в том, чтобы зажать нас в тиски, пользуясь агрессивностью императора. А он решительно жертвует этим ради удовольствия добиться вашего изгнания с наших земель. Он вас очень ненавидит?
Б е к е т (просто). Ваше величество, мы с ним любили друг друга, и думаю, он не прощает мне, что я предпочел ему бога.
Л ю д о в и к. Ваш король недостаточно силен в своем ремесле, архиепископ. Он раб своих страстей. Он пожелал выиграть очко у вас, вместо того чтобы выиграть его у меня. Вы занесены в его счет, мне приходится платить и изгнать вас. Я иду на этот шаг не без некоторого чувства стыда. Куда вы думаете отправиться?
Б е к е т. Я пастырь, надолго оставивший свою паству. Я хочу возвратиться в Англию. Это решение было принято мною еще до аудиенции у вашего величества.
Л ю д о в и к (изумлен). У вас склонность к мученичеству? Вы меня разочаровали. Я считал вас более разумным человеком.
Б е к е т. А разве разумно, уступая чувству страха, вымаливать, бродя по дорогам Европы, местечко, где моя бренная плоть будет в безопасности? Впрочем, где я буду в безопасности? Я архиепископ примас Англии. Это слишком заметный ярлык. Честь господня и разум - на сей раз их интересы совпадают - требуют, чтобы я не пал где-нибудь на дороге от руки безвестного убийцы. Если уж мне суждено быть убитым, то пусть я погибну примасом, с митрой на голове, в золотой ризе, с серебряным крестом в руке, среди моей паствы, в моей церкви. Это единственное место, приличествующее моему сану.
Л ю д о в и к (после паузы). Вы безусловно правы. (Вздыхает.) Ах! Как неприятно иной раз быть королем, особенно когда случай сводит тебя с настоящим человеком... Вы мне скажете, что, к счастью, такие люди редко встречаются. Почему вы не родились по эту сторону Ла-Манша, Бекет? (Улыбается.) Правда, вы бы и мне, конечно, причинили много хлопот. Честь божья - вещь неудобная... (Размышляет, потом неожиданно.) А, черт!.. Вы мне слишком нравитесь. Я хочу быть просто человеком! Хоть на миг! Я попытаюсь кое-что предпринять, пойду даже на то, что ваш повелитель воспользуется этим и увеличит счет; в сущности, ваше изгнание не нанесло бы мне никакого ущерба, разве что слегка задело бы честь... Через несколько дней я встречусь с Генрихом в Ферте-Бернар, где мы скрепим печатью наше соглашение. Я попробую убедить его примириться с вами. Вы согласны говорить с ним?
Б е к е т. Ваше величество, с тех пор, как мы расстались, я не переставал говорить с ним.

Темнота. Протяжные звуки труб. Декорации полностью подняты, осталась только циклорама, окружающая пустую площадку.
Огромная бесплодная равнина, продуваемая ветрами. Снова звуки труб. Бароны и вооруженные рыцари, все верхами,
группируются с одной стороны сцены. Все это яркое скопище с развевающимися орифламами, ощетинившееся копьями,
обращено в глубину сцены, как будто всматриваясь во что-то.

Л ю д о в и к (своим баронам). Прошло не без трудностей! Бекет с улыбкой соглашался на все. Он проявил даже слишком большую снисходительность к требованиям короля, словно речь шла о капризном ребенке. Король ничего не желал слышать. Он рычал, как тигр, хватался за кинжал.
П е р в ы й  б а р о н. Он его так ненавидит!
Л ю д о в и к (тихо). Мессиры, или мы плохие психологи, или король страстно любит Бекета. А Бекет относится к королю с покровительственной нежностью. Он только одно любит на свете - выдуманную им самим честь.
В т о р о й  б а р о н. Вот они приближаются.
Л ю д о в и к. Одни, посреди голой равнины, как два короля.
П е р в ы й  б а р о н (вдруг сердито). Ваше величество, я понимаю короля Англии! Это все-таки бесстыдство со стороны подданного требовать подобных знаков уважения!
Л ю д о в и к (тихо). Нет дыма без огня, барон. Если он посмел этого потребовать и если два короля нашли естественным выполнить его требование, значит, они почувствовали, что этот человек с его спокойным упорством представляет иного владыку. Ах, если бы, следуя нерушимому священному обычаю, они обменялись поцелуем мира! Для нашей политики это невыгодно, но по-человечески мы этого, разумеется, желаем!

На переднем плане солдат, чуть подальше молодой солдат.

П е р в ы й  с о л д а т (другому, более молодому). Открой гляделки, дурачок! И запоминай! Ты новичок в нашем деле, и не каждый день такое увидишь. Это - историческая встреча!
М о л о д о й. Ну и пускай историческая! Тут и замерзнуть недолго! Сколько еще мы будем здесь торчать?
П е р в ы й  с о л д а т . Нам-то еще полбеды, нас лес защищает, а они на открытой равнине! Им, пойми ты, еще холоднее, чем нам!
М о л о д о й. А для священника он ловко ездит верхом, этот архиепископ! Отсюда кажется, что кобыла вот-вот сбросит его на землю. Экая злая тварь! Смотри, смотри же!
П е р в ы й  с о л д а т . Успокойся, этот молодец, до того как стать священником, побеждал на всех турнирах!
М о л о д о й (после паузы). Все в порядке. Съехались... Как ты думаешь, о чем они говорят?
П е р в ы й  с о л д а т . Вот болван! По-твоему, они спрашивают, как, мол, поживают ваши папаша и мамаша? Или жалуются, что носы отморозили? О судьбах мира - вот о чем они говорят! О вещах, которые мы с тобой никогда не поймем! Даже слов, которые эти важные птицы произносят, ты тоже не поймешь никогда!

Затемнение. Потом свет. Все исчезли. Посредине равнины - только Бекет и король. Оба верхами, один против другого.
Во время всей сцены слышны завывания зимнего ветра, словно заунывный, пронзительный аккомпанемент к их словам.
Во время пауз слышен только вой ветра.

К о р о л ь. Ты постарел, Томас.
Б е к е т. Вы тоже, ваше величество. Вам не слишком холодно?
К о р о л ь. Холодно. Совсем замерз. Тебе это по душе! Ты в своей стихии! Да ты еще босой к тому же?
Б е к е т (улыбается). Это мое новое кокетство.
К о р о л ь. А я даже в меховых сапогах умираю от холода. У тебя нет таких сапог?
Б е к е т (мягко). Конечно, нет.
К о р о л ь (насмешливо). Ты, верно, их богу пожертвовал, святой монах?
Б е к е т (серьезно). Я ему могу пожертвовать значительно больше.
К о р о л ь (неожиданно кричит). Стоит нам начать разговор, и мы сразу принимаемся спорить! Поговорим о чем-нибудь другом. Знаешь ли ты, что моему сыну уже четырнадцать лет?.. Он совершеннолетний.
Б е к е т. Ну как он, исправился?
К о р о л ь. Да нет, все так же глуп! Скрытный, весь в мать! Не женись никогда, Бекет!
Б е к е т (улыбаясь). Этот вопрос уже решен, и как раз вашим величеством. Ведь это вы приказали мне быть священником.
К о р о л ь (опять кричит). Да не начинай ты этого разговора - ведь сказано было! Поговорим о чем-нибудь другом.
Б е к е т (непринужденно). Вы много охотились последнее время, ваше величество?
К о р о л ь (взбешен). Целыми днями! Это меня больше не развлекает.
Б е к е т. У вас есть новые соколы?
К о р о л ь (взбешен). Самые дорогие. Но они плохо натасканы.
Б е к е т. А лошади?
К о р о л ь. К десятой годовщине моего царствования султан прислал мне четырех превосходных жеребцов. Но они всех сбрасывают на землю. Еще никому не удалось сесть на них верхом.
Б е к е т (улыбается). Нужно будет мне взглянуть на них.
К о р о л ь. Они швырнут тебя на землю, как и всех других! Только твоя задница из-под сутаны мелькнет. Во всяком случае, я на это надеюсь, иначе можно сойти с ума.
Б е к е т (после паузы). А знаете, ваше величество, о чем я больше всего сожалею? О лошадях.
К о р о л ь. А О женщинах?
Б е к е т (просто). Я о них забыл.
К о р о л ь. Лицемер! Став священником, ты стал лицемером. (Внезапно.) А ты любил Гвендолину?
Б е к е т. Я ее тоже забыл.
К о р о л ь. Ты любил ее! Сколько я ни думал, по-моему, это - единственное объяснение.
Б е к е т (серьезно). Нет, мой государь, по чистой совести говорю: я ее не любил.
К о р о л ь. Значит, ты никогда ничего не любил. А это еще хуже. (Сердито.) Почему ты называешь меня своим государем, как прежде?
Б е к е т (мягко). Потому что вы остались для меня моим государем.
К о р о л ь (кричит). Тогда почему ты причиняешь мне боль?
Б е к е т (мягко). Поговорим о чем-нибудь другом.
К о р о л ь. О чем? Мне холодно.
Б е к е т. Я всегда вам говорил, мой государь, что нужно бороться о холодом его же оружием - холодом. Каждое утро раздевайтесь донага и мойтесь холодной водой.
К о р о л ь. Когда ты был рядом и заставлял меня, я мылся. А теперь не моюсь. От меня воняет. Одно время я даже отпустил бороду. Ты знал об этом?
Б е к е т (улыбается). Да. Я очень смеялся.
К о р о л ь. Потом я ее обрил, потому что она меня раздражала. (Неожиданно вскрикивает, как заблудившийся ребенок.) Бекет, я скучаю!
Б е к е т (серьезно). Мне так хотелось бы помочь вам, мой государь.
К о р о л ь. Чего же ты ждешь? Ты же видишь, что я погибаю!
Б е к е т (мягко). Чтобы честь бога и честь короля слились воедино.
К о р о л ь. Боюсь, что это будет не скоро.
Б е к е т. Да. Боюсь, что это будет не скоро.

Пауза. Слышен только вой ветра.

К о р о л ь (вдруг). Если нам больше нечего сказать друг другу, лучше пойти погреться.
Б е к е т. Нам много нужно сказать друг другу, мой государь. Второго такого случая, возможно, не представится.
К о р о л ь. Тогда спеши, а то мы замерзнем. Придется договариваться не живым людям, а двум ледяным статуям. Я твой король, Бекет! И пока мы будем ходить по этой земле, именно ты обязан сделать первый шаг. Я готов забыть многое, кроме одного, что я король. Ты меня научил этому.
Б е к е т (серьезно). Не забывайте этого никогда, мой государь. Даже если идете против бога! У вас другая задача - держать руль корабля.
К о р о л ь. А у тебя какая задача?
Б е к е т. Я должен всеми силами оказывать вам сопротивление, когда вы будете плыть против ветра.
К о р о л ь. Ждать попутного ветра, Бекет? Это было бы слишком хорошо! Такое плавание годится для девчонок. Бог и король вместе? Этого никогда не бывает. Правда, один раз за сто лет было, во время крестовых походов, когда весь христианский мир кричал: "Во имя бога!" А ты же сам знаешь, какова кухня этих крестовых походов. Все остальное время - встречный ветер. Нужно, чтобы хоть один из двух умел лавировать.
Б е к е т. А также, чтобы другой взял на себя заботу о нелепом встречном ветре и о боге. Работа была поделена раз навсегда. Беда в том, что поделена она между нами, государь, а мы были друзьями.
К о р о л ь (брюзгливо). Не понимаю, что нужно королю Франции! Он три дня уговаривал меня, чтобы мы с тобой помирились. Зачем ты доводишь меня до крайности? Для чего?
Б е к е т. Ни для чего.
К о р о л ь. Ты же знаешь, что я король и должен действовать как король. На что ты надеешься? На мою слабость?
Б е к е т. Нет. Она бы меня сразила.
К о р о л ь. Победить меня силой?
Б е к е т. Сила - это вы.
К о р о л ь. Убедить меня?
Б е к е т. Тоже нет. Я не могу вас убедить. Я могу только сказать вам - нет.
К о р о л ь. Нужно же быть логичным, Бекет!
Б е к е т. Нет. Это не так уж необходимо, мой король. Нужно только выполнять то дело, которое на тебя возложено, - пусть это даже нелепо, - но выполнять до конца.
К о р о л ь. А ведь я тебя хорошо знал! Целых десять лет, милый мой саксонец! На охоте, в борделе, на войне... Ночи напролет за кружкой вина; в постели одной и той же девки, и даже в Совете мы трудились вместе. Нелепо! Вот уж действительно слово, которое не похоже на тебя.
Б е к е т. Возможно. Я и сам на себя теперь не похож.
К о р о л ь (насмешливо). Тебя осенила благодать?
Б е к е т (серьезно). Не та, что вы думаете. Ее я недостоин.
К о р о л ь. Ты вновь почувствовал себя саксонцем, несмотря на покровительство папы?
Б е к е т. Даже и не это.
К о р о л ь. Так что же тогда?
Б е к е т. Просто впервые в жизни в пустом соборе во Франции, где по вашему приказу я взвалил на себя эту ношу, я почувствовал за что-то ответственность. Я был человеком без чести. И вдруг я обрел эту честь, ту, о которой даже не мог мечтать, честь господню. Честь непостижимую и хрупкую, как гонимое королевское дитя.
К о р о л ь (более грубо). Может быть, перейдем на более понятный язык, Бекет? На тот, который я понимаю? Иначе мы никогда не придем к концу. Мне холодно. И, кроме того, нас ждут там.
Б е к е т. Я говорю понятно.
К о р о л ь. Тогда, значит, я глуп. Говори со мной, как о глупцом. Это - приказ. Снимешь ли ты отлучение от церкви с Вильгельма Энсфорда и других моих людей? Отлучение, которое ты провозгласил, несмотря на уговоры епископов?
Б е к е т. Нет, мой государь. Это мое единственное оружие, чтобы защитить доверенное мне нагое дитя.
К о р о л ь. Согласен ли ты принять двенадцать предложений, одобренных епископами в Нортгемптоне в твое отсутствие, а именно - отказаться от противозаконной поддержки саксонских крепостных, которые постригаются в монахи, чтобы избежать рабства?
Б е к е т. Нет, мой государь. Ибо мой долг защищать моих овец, а они - мои овцы. (После паузы.) И также я не соглашусь с тем, чтобы назначение священников было отнято у епископата или чтобы священнослужитель был подсуден иному суду, кроме церковного. В этом мой долг пастыря, и я не имею права отказаться от него. Но во имя мира и так как вы должны остаться королем я принимаю все девять остальных условий. Все, кроме чести господней!
К о р о л ь (холодно, после паузы). Хорошо, пусть будет так. Я помогу тебе защищать твоего бога, раз это твое новое призвание, в память нашей дружбы. Все, кроме чести королевства. Ты можешь вернуться в Англию, Томас.
Б е к е т. Благодарю, мой государь. Я так или иначе хотел вернуться в Англию и отдаться под вашу впасть, ибо на земле вы - мой король. И во всем, что касается земной жизни, я обязан вам повиноваться.
К о р о л ь (смущен. После паузы). Хорошо. Теперь вернемся. Разговор окончен. Мне холодно.
Б е к е т (глухо). Теперь и мне стало холодно.

Снова, молчание. Они смотрят друг на друга. Слышен вой ветра.

К о р о л ь (неожиданно). Ты не любил меня, Бекет, не так ли?
Б е к е т. Насколько я был способен любить, государь, любил.
К о р о л ь. Ты стал любить бога? (Кричит.) Ты по-прежнему не отвечаешь, когда я тебя спрашиваю, упрямец?!
Б е к е т (мягко). Я полюбил честь божью.
К о р о л ь (угрюмо). Возвращайся в Англию. Я дарую тебе королевский мир. И желаю тебе обрести свой собственный мир. И не обмануться в себе. Никогда больше не буду тебя умолять. (Вдруг кричит.) Я не должен был с тобой встречаться! Мне было больно! (Неожиданно, сотрясаясь от рыданий, припадает к холке своего коня.)
Б е к е т (взволнованно приближается к нему и шепчет). Мой государь!
К о р о л ь (вопит). Нет, нет, только не жалость! Это гнусно! Назад! Вернись в Англию! Вернись в Англию! Здесь слишком холодно!
Б е к е т (поворачивает лошадь и приближается к королю, серьезно). Прощайте, мой государь. Вы меня поцелуете в знак примирения?
К о р о л ь. Нет. Не подходи ко мне! Не могу больше тебя видеть. Потом! Потом! Когда пройдет боль!
Б е к е т. Завтра же я тронусь в путь. Прощайте, государь. Я знаю, что не увижу вас больше.
К о р о л ь (с искаженным лицом, злобно кричит). Как ты смеешь говорить такое после моего королевского слова? Значит, ты считаешь меня предателем?

Бекет смотрит на него еще минуту, серьезно, с жалостью во взгляде, потом медленно поворачивает коня и уезжает.
Ветер усиливается.

(Внезапно кричит.) Томас!

Но Бекет не слышит. Он удаляется. Король больше не зовет его, он поднимает своего коня на дыбы, потом галопом мчится в противоположном направлении. Свет меркнет и вновь вспыхивает. Нарастающий вой ветра.
Другая часть равнины, где находится король Франции.

Л ю д о в и к. Свидание кончилось, они поскакали в разные стороны.
П е р в ы й  б а р о н. И не обменялись поцелуем мира.
Л ю д о в и к. Нет. Я тоже это заметил. Боюсь, что наше королевское вмешательство было напрасным. Не смешаешь огонь с водой. Вот он!

Бекет приближается и останавливает своего коня подле короля.

Итак, Бекет?
Б е к е т (непроницаем). Благодарю вас, ваше величество, я обрел мир.
Л ю д о в и к. О каком мире вы говорите? О мире вашей души или о мире с королем? Если о последнем, то издали он показался не слишком горячим.
Б е к е т. О мире с королем, ваше величество. А душевный мир, тоже весьма сомнительный, зависит от другого владыки.
Л ю д о в и к. Ведь Генрих не поцеловал вас в знак примирения?
Б е к е т. Нет.
Л ю д о в и к. За все блага земные, я не посоветовал бы вам возвращаться, Бекет! Вы доставите мне много хлопот, но все равно! Оставайтесь здесь. Не доверяйте вашему королю, раз он не поцеловал вас в знак примирения.
Б е к е т. Я отправляюсь завтра, ваше величество. Меня там ждут.
Л ю д о в и к. Кто ждет?

Бекет печально улыбается, делает неопределенный жест, не отвечает. Издали доносятся звуки трубы.

Войска короля Генриха уходят. Свидание окончено. Вернемся в Ферте-Бернар, мессиры.

Все уходят. Трубы звучат ближе. Перед циклорамой, погруженной в полумрак, на сцене лодка. Ночь.
На борту - Бекет, монашек и моряк. Гром. Буря. Лодка едва не опрокидывается. Волна бросает людей друг на друга.

Б е к е т (хохочет и кричит монашку, который вычерпывает воду). Вычерпывай, малыш, вычерпывай! Нужно вылить столько же воды, сколько вливается, вот и все!
М о р я к (кричит Бекету). Держитесь, святой отец! Ла-Манш всегда бесится в это время года. Я и не такое видел! Но раз бог не топит меня, когда я вожу полную лодку макрели, не захочет же он потопить меня и сейчас, когда я перевожу святого человека!
Б е к е т (тоже кричит, смеясь, словно успокоившись среди бури). Одежда еще не делает монахом! Молись, мой сын! Никогда нельзя быть уверенным, что человек, которого перевозишь, святой.
М о р я к (кричит). Лучше вы помолитесь, отец мой! Я вожусь с этой проклятой лодкой! Мне и так дела хватает.
Б е к е т (смеясь). Ты прав. Каждому - своя работа!

Волна вздымается еще выше. Парус хлопает на ветру; кажется, море вот-вот поглотит лодку.

М о р я к (выравнивает лодку и кричит). Браво, отец мой! Видать, вы умеете молиться! На этот раз мы непременно должны пройти.
Б е к е т (его лицо покрыто брызгами, шепчет, улыбаясь). О, как хороша божья буря! И как гнусны людские. От них остается во рту дурной привкус, выходишь ли ты победителем или побежденным. Вот было бы славно, если бы человек сражался только с хищниками, с огнем, с водой и ветром! (Кричит монашку, указывая на старого моряка, который борется с бурей, держа руль.) Посмотри, как он стоит у руля, взгляни на это дубленое, словно вылепленное лицо! Он никогда не выплевывает табачную жвачку, даже когда пьет бульон. Погляди на этого старика! Ведь у него ореховая скорлупа, а не лодка, а он спокоен среди этого ада. Он может все. О, я люблю людей! Суровое племя.

Новая волна.

М о р я к (выравнивает лодку, кричит). Держитесь, отец мой! Еще несколько "Отче наш" - и мы проскочим самое опасное место. Молитесь усерднее!
Б е к е т (весело кричит среди сильных порывов ветра). Смело рассчитывай на меня! Но сам тоже держись, старина! Бог забавляется. Он отлично знает, что не так я должен умереть!

Лодка ныряет еще раз в высокую, как дом, волну и исчезает. Гром, молнии над разбушевавшимся морем среди мрака ночи.
Потом - слабый свет. Пустынный берег. Издалека еще доносится шум моря, но кругом разлит покой. Бекет и монашек стоят
рядом на голом песчаном берегу. Серый, пасмурный рассвет.

Б е к е т. Где мы?
М о н а ш е к. Похоже, на побережье, близ Сандуича.
Б е к е т. Если бы так! Эта местность мне известна. Мы доберемся до Кентербери проселочными дорогами.
М о н а ш е к. Человек, подбежавший к нам, когда мы уже садились в лодку во Франции, сказал, что нас будут поджидать где-то здесь поблизости.
Б е к е т. Бог послал хорошую бурю, желая обмануть их. Они не могут себе представить, что нам удалось переправиться. Они ушли к себе спать. Даже убийцы спят.
М о н а ш е к (просто, как о чем-то само собой разумеющемся). Придется умереть?
Б е к е т. Несомненно, сын мой. Но где и когда? Это решит бог. Надеюсь, мы доберемся до моей церкви. Думаю, что это произойдет там. Ты боишься?
М о н а ш е к (просто). О нет. Хорошо бы успеть подраться. Я хочу только, прежде чем получу удар, сам нанести хоть один. Если даже я убью всего одного-едииственного норманна - с меня будет достаточно: один за одного, по-моему, это вполне справедливо. Идет, отец мой? Нужно показать этим людям, которые нас ждут здесь в своих кольчугах, с огромными копьями, что мы их не боимся!
Б е к е т (взяв его за руку). Идет!
М о н а ш е к. Хорошо умереть за что-нибудь. Сказать себе, что ты - просто песчинка. Но когда песчинки попадают вдруг в машину, она заскрежещет, а потом остановится.
Б е к е т (мягко). И тогда?
М о н а ш е к. На место старой поставят совсем новую, хорошо смазанную, и на этот раз в нее засунут норманнов. (Простодушно.) Это и есть справедливость, но правда ли, отец мой?
Б е к е т. Да, по-видимому, так. Давай помолимся перед дорогой. Мы в этом и правда нуждаемся. (Складывает руки, шепчет, стоя рядом с монашком, который молится, опустив голову.) Господи, ты же знаешь, что ждет нас обоих, когда войдем в дом твой, - боюсь, не избежать нам самого дурного, - защитишь ли ты нас, двух жалких людей? Будешь ли охранять нас до конца, до подножья твоего алтаря, где это должно произойти? (Крестится и поворачивается к монашку.) Теперь пойдем. Нужно воспользоваться ночной темнотой. Что ты делаешь?
М о н а ш е к (сидя на корточках). Пытаюсь привести в порядок остатки сандалий. Удачно получится, если я умру завтра, а то я хожу почти босой. (Работает ножом, серьезный и смешной в то же время.)
Б е к е т (смотрит на него, бормочет). А знаешь, господи, любить людей - это тоже неплохой выход.
М о н а ш е к (поднимается). Готово. Продержится еще немного.
Б е к е т (взяв его за руку). Ну, теперь пойдем с левой ноги!.. А что, если мы просвистим что-нибудь веселое, чтобы согреться? Ты думаешь, что это грешно, раз мы идем в церковь? В конце концов, бог посылает людям испытания, но никогда и нигде он не говорил, что нельзя при этом насвистывать!

Идут по песчаному берегу, держась за руки, насвистывая любимый марш Бекета.
Освещение меняется. Опускаются красные занавеси. Слуги приносят стол, табуретки, высокое кресло короля. Король Генрих,
его старший сын, обе королевы и бароны располагаются вокруг стола. Горящие факелы бросают резкий свет, и на стене
двигаются тени. Во время замены декораций из-за кулис слышно, что кто-то насвистывает веселый марш. Все ждут,
стоя вокруг стола.

К о р о л ь (зло, иронически оглядывает присутствующих, восклицает). Господа, на сей раз первый сяду не я! (Сыну, насмешливо.) Вы, сударь, - король! Вам подобает эта честь. Садитесь, сегодня я буду вам прислуживать.
К о р о л е в а - м а т ь (немного раздраженно). Сын мой!
К о р о л ь. Мадам, я знаю, что делаю. (Вдруг кричит.) Ну же, идиот, шевелись, черт тебя побери! Ты король, но так же глуп, как и был.

Угрюмый, застенчивый мальчик невольно отодвигается, словно боится, что отец влепит ему пощечину.
Потом садится на место короля.

Садитесь, мессиры. Я не сяду. Бароны Англии, вот ваш второй король! Для блага наших необъятных владений нам стал необходим второй король. Восстанавливая старинный обычай, мы решили помазать на царство еще при нашей жизни нашего наследника и разделить с ним бремя нашей ответственности. Мы просим вас оказывать ему сегодня такие же почести, как нам, и именовать тем же титулом. (Делает знак.)

Два стольника вносят дичь на большом серебряном блюде. Король прислуживает сыну.

М о л о д а я  к о р о л е в а (сыну). Держитесь прямо. И старайтесь хотя бы есть пристойно, раз сегодня вам оказывают почести.
К о р о л ь (прислуживая, ворчит). Не очень привлекательная физиономия! Скрытен, недалек! Но все-таки, в конце концов, он когда-нибудь станет вашим настоящим королем. Значит, надо привыкать к нему сейчас! И кроме того, это все, что я могу вам предложить...
К о р о л е в а - м а т ь (вдруг гневно взрывается). Довольно, сын мой! Эта игра недостойна ни вас, ни нас. Вы сами этого пожелали - хотя я была против, - так играйте же по крайней мере с достоинством.
К о р о л ь (поворачивается к ней, он взбешен). Я играю в те игры, мадам, которые меня развлекают, и играю тем способом, который меня развлекает! Это карнавальная шутка, впрочем, не имеющая никакого значения, - если ваш новый король только шевельнется, скажите мне, я быстро с ним расправлюсь - пинком в зад, - но шутка эта имеет ту ценность, что покажет нашему вновь обретенному другу архиепископу примасу, что мы можем обойтись и без него. У примаса Англии есть старинная привилегия, за которую он твердо держится, - он единственный имеет право на помазание и коронование королей нашей страны. Так вот этот старый негодяй архиепископ Йоркский с разрешения папы - я заплатил ему - завтра же будет венчать на царство нашего сына в нашем соборе. А! Превосходная шутка! (Шумно смеется среди общего молчания.) А! Превосходная, великолепная шутка! А! Воображаю физиономию Бекета, когда ему придется проглотить это! (Сыну.) А сейчас убирайся с этого места, болван, и иди со своим куском мяса на конец стола. Ведь только завтра ты будешь официально возведен на престол.

Мальчик, покорно и злобно глядя на отца, пересаживается, унося свою тарелку.

(Провожает его взглядом, насмешливо.) Какой взгляд! Сыновние чувства - великое дело, мессиры! Ты хотел бы, чтобы это было поскорей, звереныш? Тебе очень хочется поскорей стать Генрихом Третьим и увидеть, как твой папочка неподвижно лежит на катафалке? Придется подождать! Папочка здоров! Папочка на редкость здоров!
К о р о л е в а - м а т ь. Видит бог, сын мой, я не возражала против вашей попытки примириться с этим ничтожеством, причинившим вам только одно зло!.. Видит бог, я не понимаю вашей ненависти к нему! Но пусть она не доведет вас до поступка, грозящего важными последствиями, - ради одного удовольствия нанести удар его гордыне. Генрих - еще ребенок. Но ведь и вы были не старше, когда захотели управлять сами, вопреки моей воле. Честолюбцы, которые всегда окружают королей, могут посоветовать ему выступить против вас и, воспользовавшись этим поспешным коронованием, разделить королевство! Одумайтесь, еще есть время.
К о р о л ь. Я еще не умер, мадам, поверьте! И для меня нет большей радости, чем увидеть лицо надменного моего друга Бекета, когда он поймет, что у него похитили важнейшую привилегию примаса! Я уступил ему в некоторых пунктах, но я знал, что мой час настанет.
К о р о л е в а - м а т ь (гордо выпрямляется). Генрих! Я дольше, чем вы, несла на себе бремя королевской власти. Я была вашей королевой, и я ваша мать. Вы должны считаться с интересами великого государства, а не с вашими настроениями. Вы и так уж слишком много уступили королю Франции в Ферте-Бернар. Вы обязаны думать об Англии, а не о вашей ненависти или обманутой любви к этому человеку!
К о р о л ь (тоже выпрямившись, в гневе). Обманутая любовь! Обманутая любовь! Кто вам позволил, мадам, заниматься моими личными чувствами?
К о р о л е в а - м а т ь. Вы питаете против этого человека злобу, и болезненную и не мужскую! Король, ваш отец, быстрее и проще расправлялся со своими врагами. Он приказывал их убивать и больше о них не говорил. Если бы Томас Бекет был женщиной, которая вам изменила и которую вы продолжали бы любить, вы поступили бы точно так же. Ей-богу, вырвите его раз навсегда из вашего сердца. (Неожиданно краснеет.) Ах, если бы я была мужчиной!
К о р о л ь (насмешливо). Возблагодарим бога, мадам. Он наделил вас женской грудью, которая мне, впрочем, не пригодилась... Я сосал грудь крестьянки.
К о р о л е в а - м а т ь (резко). Несомненно из-за этого-то вы так грубы, мой сын.
М о л о д а я  к о р о л е в а (внезапно вступает в разговор). А мне, вы думаете, нечего сказать? Я терпела ваших любовниц, сударь, и вы считаете, что я вечно буду все терпеть? Наверно, вы принимаете меня за одну из ваших девок? Забыли о моем происхождении? Я устала от того, что всюду натыкаюсь на этого Бекета! Вечно он! Вечно он! Говорят только о нем! Было даже лучше, когда вы его любили! Я женщина. Я ваша жена и ваша королева. Я не желаю, чтобы меня унижали. Я буду жаловаться моему отцу, герцогу Аквитанскому! Моему дяде, императору! Всем королям Европы - моим родственникам! Я буду жаловаться богу!
К о р о л ь (громовым голосом, он несколько вульгарен). Начните с бога, мадам! Бегите в вашу молельню, посмотрите, там ли он? (Повернувшись к матери, загораясь гневом.) А вы, мадам, бегите в свою комнату, стройте там тайные козни со своими тайными советниками! Убирайтесь обе! Не желаю больше вас видеть! Меня тошнит, когда я вас вижу! И молодой Генрих Третий - тоже! И побыстрее! (Пинком ноги выталкивает сына, рычит.) Моей королевской ногой по вашему королевскому заду. Всю семью к черту, если только он пожелает вас взять! Убирайтесь! А ну убирайтесь все!

Они поспешно уходят, слышно только шуршание шелка.

(Поворачивается к баронам, которые стоят, пораженные ужасом; успокоившись.) Выпьем, мессиры, вы только на это и годитесь. Напьемся допьяна, будем пить всю ночь, как настоящие мужчины, до тех пор, пока не упадем под стол. (Наливает всем, потом жестом подзывает их к себе.) А! Мои четыре дурачка! Верные мои! С вами тепло как в хлеву! Работяги вы! Пустоголовые вы! (Стучит их по лбам.) Ни малейшей искорки там внутри, ничто не смутит покой вашей души! Подумать только, что до него я был таким, как вы! Просто машина, здоровая, большая, годная только на то, чтобы рыгать с похмелья, мочиться, спать с девками и драться. Что ты сделал с этой машиной, Бекет, что она перестала крутиться как положено? (Внезапно.) Думаете ли вы хоть иногда, барон?
В т о р о й  б а р о н. Никогда, ваше величество. Такое англичанину никогда не удавалось. Это вредно. И, кроме того, у дворянина есть другие занятия.
К о р о л ь (вдруг успокаивается). Выпьем, мессиры! Это всегда во все времена считалось невредным. (Наливает себе, баронам.) Бекет высадился на берег? Мне говорили, что все это время море было настолько бурное, что он не мог переправиться.
П е р в ы й  б а р о н (мрачно). Он высадился, ваше величество, несмотря на бурное море.
К о р о л ь. Где?
П е р в ы й  б а р о н. Па пустынном берегу, недалеко от Сандуича.
К о р о л ь. Бог не пожелал, чтобы он утонул?
П е р в ы й  б а р о н. Нет.
К о р о л ь (внезапно, с угрюмым видом, глядя исподлобья). Никто его там не ждал? Однако у него в Англии много друзей!
П е р в ы й  б а р о н. Его ждали Жерве, граф Кентский, Реныо де Брок и Реньо де Гаренн. Жерве говорил, что своими руками прикончит его, если только он посмеет высадиться. Но англичане, жители всех прибрежных городов, вооружились, чтобы сопровождать архиепископа. И епископ Оксфордский вышел навстречу баронам, заклиная их не проливать кровь и не делать вас предателем, раз у архиепископа есть ваша охранная грамота.
К о р о л ь (угрюмо). У него есть моя охранная грамота.
П е р в ы й  б а р о н. Вдоль всего пути до Кентербери его ждали крестьяне, ремесленники, мелкие торговцы, они приветствовали его радостными криками и сопровождали от деревни до деревни. Ни один богатый человек не появился, ни один норманн.
К о р о л ь. Только саксонцы?
П е р в ы й  б а р о н. Бедняки, вооруженные самодельными щитами и заржавленными копьями. Словом, чернь. Но их много, они расположились лагерем вокруг Кентербери, чтобы его охранять, выбрали вожаков. Невиданное количество нищих в лохмотьях вылезло из всех щелей. Епископы и бароны заперлись в крепостях, они опасаются за свою безопасность, так как этот сброд держит в руках весь край. (Мрачно.) Никогда бы не поверил, что в Англии так много людей!
К о р о л ь (молчалив, угнетен. Внезапно встает; тяжело роняет слова). Негодяй, он ел мой хлеб! Я вытащил его из ничтожества! Саксонское отродье! И я его любил! (Кричит, как безумный.). Я любил его! (С нелепым вызовом.) Да, я его любил! Да и сейчас еще люблю! Хватит, господи, хватит! Остановись, с меня хватит! (Бросается на ложе, корчась в нервных судорогах, рыдая, разрывает зубами тюфяк.)

Бароны в изумлении подступают к нему.

П е р в ы й  б а р о н (робко). Ваше величество...
К о р о л ь (ничего не слышит, стонет, зарывшись головой в подушку). Ничего! Ничего не могу! Безволен, как баба! Пока он жив, я никогда ничего не смогу! Я трепещу перед ним в изумлении. А ведь я король! (Вдруг кричит.) Неужели никто не избавит меня от него? Священник! Священник, который меня презирает и оскорбляет! Значит, вокруг меня все такие же трусы, как и я? Неужели в Англии не осталось мужчин? О! Мое сердце! Мое сердце бьется слишком сильно! (Лежит, как мертвый, на смятом тюфяке.)

Бароны растерянно толкутся вокруг короля. На каком-то ударном инструменте рождается ритм, нечто вроде глухого тамтама.
Поначалу - это биение возбужденного сердца короля. Но потом звуки растут и крепнут. Бароны в молчании переглядываются; выпрямляются, застегивают пояса, берут шлемы и медленно уходят. Неумолкающий звук ударного инструмента, похожий
на глухой стук бьющегося сердца, он не прекратится до самого убийства. Король один лежит в пустом зале. Табуреты
опрокинуты, один факел трещит и гаснет.

К о р о л ь (приподнимается, осматривается, замечает, что баронов нет, и внезапно понимает, почему... Глаза его блуждают. С минуту он колеблется... потом падает на подушку, рыдает и стонет). О мой Томас!

Гаснет второй факел, наступает темнота. Слышен только равномерный глухой звук тамтама. Возникает неясный свет.
Это опять лес колонн, Кентерберийский собор. В глубине - маленький алтарь с тремя ступеньками и начало решетки.
В углу на авансцене - Бекет, которому монашек помогает надеть одежды священника. Подле них, на табурете - архиепископская
митра; высокий серебряный крест прислонен к колонне.

Б е к е т. Мне нужно быть красивым. Быстрей!

Монашек неловко помогает ему одеваться. Слышится глухой звук тамтама, сначала издалека, потом звук приближается.

М о н а ш е к. Так трудно, столько маленьких завязок! Тут требуются женские руки!
Б е к е т (мягко). Сегодня нужны мужские руки. Оставь их, не завязывай. Уже рассветает, спеши. Дай епитрахиль. Ризу.
М о н а ш е к (помогая ему). То, что должно быть сделано, нужно делать.
Б е к е т. Ты прав. То, что должно быть сделано, нужно делать. Завяжи все маленькие завязки, не пропускай ни одной... Бог даст нам время.

Тишина. Монашек трудится усердно и неумело, высунув язык. Тамтам слышится ближе.

(Улыбается.) Не высовывай от усердия язык. (Смотрит, как тот работает.)
М о н а ш е к (потный и довольный). Вот. Все в порядке. Но я бы предпочел пасти свое стадо! Это легче.
Б е к е т. Уже рассвет. (Пока монашек его одевает.) Ты очень любил свое стадо?
М о н а ш е к (его взгляд проясняется). Да.
Б е к е т. Когда я был ребенком, у моего отца тоже было свое стадо. (Улыбается.) Мы с тобой два парня из Гастингса! Дай мне митру, я надену ее.

Монашек отходит, чтобы взять митру.

(Тихо.) Господь! Ты повелел Петру на Масличной горе вложить меч в ножны, но я не хочу лишать этого мальчика последней радости. Ему так мало выпало радости за время его короткою пребывания здесь. (Монашку, который надевает на него митру.) Дай мне мой серебряный крест. Теперь он должен быть у меня в руках.
М о н а ш е к (передает ему крест). Тем более что им можно нанести хороший удар, он такой тяжелый! Вот бы мне такой!
Б е к е т (улыбается, ласково). Счастливый маленький саксонец! Ты до самого конца будешь верить, что в этом мрачном мире может воцариться порядок. (Выпрямляется, становится серьезным.) Я готов, господи, я облачился в парадные одежды в честь твою. Господи, не допусти, чтобы меня во время ожидания охватило презренное сомнение...

Во время этой сцены звук тамтама приближается. Сейчас он совсем близко и сливается с громкими ударами в дверь.
Входит священник.

С в я щ е н н и к (растерян). Монсеньер! Там четверо вооруженных людей. Говорят, что должны вас видеть по поручению короля. Я велел забаррикадировать дверь, но они ее вышибут. У них топоры! Скорее! Удалитесь в глубь церкви и дайте приказ закрыть решетку клироса. Она крепкая.
Б е к е т (спокойно). Это час вечерни, Вильгельм. Разве закрывают решетку клироса во время вечерни? Это же неслыханное дело...
С в я щ е н н и к (в замешательстве). Да, но...
Б е к е т. Значит, все должно быть, как положено, не надо закрывать решетку клироса. Пойдем, мальчик, к алтарю. Здесь нам не место. (Направляется к алтарю в сопровождении монашка.)

Грохот. Дверь поддалась. Врываются бароны, в шлемах, обнажают оружие, отшвыривают прочь топоры.
Бекет стоит у подножья алтаря; он повернулся к ним, серьезный и спокойный. Бароны на мгновение
останавливаются, смущенные, растерянные: четыре статуи - огромные, грозные. Тамтам умолкает. Глубокая тишина.

Б е к е т (просто). А! Вот, наконец, и сама глупость. Это ее час. (Не сводит глаз с баронов.)

Они не смеют пошевелиться.

(Холодно.) В дом божий не входят с оружием. Чего вы хотите?
П е р в ы й  б а р о н (глухо). Твоей смерти.

Пауза.

В т о р о й  б а р о н (неожиданно, тоже глухо). Ты бесчестишь короля. Беги или ты умрешь!
Б е к е т (тихо). Это час церковной службы. (Поворачивается к алтарю, где возвышается распятие, не обращая внимания на баронов.)

Опять глухо звучит тамтам. Четыре человека приближаются, как автоматы. Чтобы защитить Бекета,
монашек неожиданно бросается, вырывает крест и замахивается им. Один из баронов ударом шпаги убивает монашка.

(Шепчет с упреком.) Даже одного не удалось... А он так был бы рад, господи! (Кричит, неожиданно.) Ах, до чего ты все делаешь трудным, до чего тяжела твоя честь! (Вдруг совсем тихо.) Бедный Генрих.

Четыре барона бросаются на него. После первого удара он падает. Они набрасываются на его тело с топорами,
священник с воплем бежит по пустому собору. Внезапная темнота. И вновь свет.
На том же месте, как и в начале пьесы, голый коленопреклоненный король перед могилой Бекета.
Четыре монаха бьют его веревками, делая почти те же жесты, что и бароны, убившие Бекета.

К о р о л ь (кричит). Ты доволен, Бекет? Наши счеты сведены? Честь господня отмыта?

Монахи перестают его бить, становятся на колени, опустив голову.

(Бормочет, по-видимому, это церемониал.) Благодарю. Да, разумеется... да, разумеется, так было решено. Прощение получено. Очень благодарен.

Паж приближается с широким плащом, король закутывается в него. Бароны окружают короля, помогают ему одеваться.
Епископы и клир, образуя процессию, торжественно удаляются в глубину сцены под звуки органа. Король торопливо,
раздраженно одевается при помощи баронов.

(Лицо его искажено злобной улыбкой, ворчит.) Свиньи! Норманнские епископы делали все только для вида, а эти саксонские монахи постарались за свои денежки.

Слышен веселый колокольный звон. Входит барон.

Б а р о н (приближаясь к королю). Сир, все удалось как нельзя лучше. Саксонская толпа, окружив собор, ревет от восторга, радостно выкрикивает имя вашего величества одновременно с именем Бекета. Теперь, когда саксонцы за нас, дело сторонников принца Генри окончательно проиграно.
К о р о л ь (с лицемерно величественным видом под личиной грубоватого добродушия). Честь господня - вещь хорошая, мессиры, и в конечном счете выигрываешь, если бог на твоей стороне. Так говорил Томас Бекет, который был нашим другом. Ему обязана Англия окончательной победой над беспорядком, и мы согласны, чтобы отныне в нашем королевство его почитали как святого. Идемте, мессиры! Сегодня вечером на Совете мы решим, какие почести мы воздадим ему посмертно и какая кара постигнет его убийц.
П е р в ы й  б а р о н (невозмутимо). Сир, они неизвестны.
К о р о л ь (смотрит на него, бесстрастным тоном). Мы прикажем нашему провосудию найти их, и лично вам, барон, будет поручено заняться расследованием, дабы все знали о нашей королевской воле защищать отныне честь божию и память о нашем друге.

Вновь звучит орган, торжественно ширится мелодия, смешиваясь с колокольным звоном и радостными криками толпы,
приветствующей выходящих из собора короля и его свиту.


Занавес